Чтобы не заскучать в долгой поездке, «проникнуться духом эпохи» и освоить «ять да ижицу», Вадим прихватил у своих порт-артурских знакомых (из «прежней» жизни) четыре тома романов поувесистей. В пути, периодически устраивая себе перерывы в составлении докладов государю императору и Макарову, пускал свое чтиво в дело. Где-то под Читой, перечитывая, казалось бы, с детства хорошо знакомого Жюль Верна, он наткнулся на описание действий журналиста, наглухо заблокировавшего доступ конкурентов к телеграфу тем, что передавал в свою редакцию текст Библии. «Пусть я и ламер в компьютерах, по сравнению с Петровичем, – пронеслось в мозгу Вадика, – но ведь это же первое описание спам-атаки на трафик»!

После чего он многие последующие пересменки паровозов коротал у станционных телеграфистов, не без оснований полагая, что значительная часть телеграмм, получаемых новым командующим Тихоокеанского флота по дороге, будет от его скромной персоны.

Вадим несколько раз ловил себя на мысли, что не узнает самого себя в теле Банщикова. Он бы никогда не рискнул прорываться на «Манджуре» мимо более сильного крейсера, он точно не смог бы так спокойно повести себя перед Алексеевым или набраться наглости на весь этот информационный поток на голову Макарова и самого царя-батюшки. Да он вообще ничего серьезного до сих пор не мог! Но вот, оказавшись в теле человека с более авантюрным складом характера и богатым жизненным опытом, как-то повзрослел и сам.

* * *

Встреча со Степаном Осиповичем Макаровым прошла, однако, совсем не под диктовку Вадика. Пересечься со спешащим в Порт-Артур вице-адмиралом он сумел на разъезде Таежный, что в тридцати верстах к юго-востоку от Красноярска.

Клонился к закату солнечный морозный день. Высоченные сибирские ели горделиво красовались снежными гренадерскими шапками, сверкающими в вечерних солнечных лучах. Заглатывая воду, парили и чухали, как загнанные кони, паровозы…

В вагон к адмиралу Банщикова провели после нудного выяснения, кто он, что он и зачем. Но когда полковнику Агапееву стало ясно, что перед ним – именно Вадик, вернее Михаил Лаврентьевич, конечно, – автор всей этой долгоиграющей корреспонденции о бое «Варяга», вопросы закончились. Лишь многозначительно хмыкнул круглолицый и осанистый кавторанг Васильев, метнув исподлобья на гостя насмешливый взгляд, и, ни слова ни говоря, приказал лейтенанту Кедрову проводить гостя к адмиралу. Где он для начала и получил по полной… За забивку телеграфных линий своими регулярными сообщениями.

– Я, конечно, не умаляю вашего личного геройства. Но, судя по всему, наместник его величества вам должное уже воздал, – отрезал Макаров, холодно скользнув взглядом по свежему ордену на мундире Банщикова, – но неужели вам невдомек, Михаил Лаврентьевич, что кроме ваших телеграмм, конечно, несущих рациональные зерна, мне и штабу есть чем заняться?

– Но, ваше превосходительство, господин вице-адмирал, я…

– Не оправдывайтесь. Вижу, что сами все поняли… Наука впредь будет. Зла не держу, поскольку о деле пеклись. Теперь скажите лучше скоренько, кроме того, что вы мне уже изложили, больше ничего не забыли?

– Главное, ваше превосхо…

– Давайте пока без чинов, хорошо?

– Слушаюсь. Главное, Степан Осипович, – противодействие японской минной войне!

– Это вы и так написали раз пять. Нам и одного было достаточно. Учитывая те данные, что собрал Всеволод Федорович о японских планах и способах минных постановок, флоту действительно придется любой выход в море до больших глубин предварять проводкой тралов. Константин Федорович Шульц вопрос проработал и приказ по организации трального каравана уже в Артуре и Владивостоке. Хотя флот от этого и будет испытывать определенное стеснение, ничего не поделаешь. Прилежными учениками японцы оказались. Кстати… А по какому такому делу вы в Питер отправились? Или на эскадре в Артуре офицеры-медики уже более не нужны будут? Кто вас отпустил?

– Имею письмо от нашего командира на имя государя, которое поклялся Всеволоду Федоровичу доставить лично. И распоряжение наместника на этот счет.

– Так, значит. Понятно… Ну, хорошо, коли так. Теперь давайте о главном поговорим, что меня действительно интересует. И чего, к сожалению, в ваших телеграммах нет.

Степан Осипович придвинулся к Вадику поближе, оперевшись локтями о крышку стола. Густые брови его слегка нахмурились, а взгляд, за какое-то мгновение до этого вдруг ставший каким-то отрешенным, вновь обрел ясность и свою поразительную, отмечавшуюся многими людьми, лично знавшими нашего выдающегося адмирала, «макаровскую» энергетику.

– Я все никак не могу взять в толк… Как, блистательно выиграв сражение с многократно превосходящим противником, Всеволод Федорович, пусть море будет ему и его соплавателям пухом, но как он смог после этого потерять свой крейсер?! И угробить практически всех на нем? Ведь, значит, корабль погиб практически мгновенно? Как тогда получилось, что именно те, кто должен при катастрофе гибнуть в первую очередь – раненые, из которых многие лежат в бессознательном состоянии, – каким-то чудом спасаются, а весь остальной экипаж гибнет? Я не могу в это поверить. Ведь такого просто не может быть! Поэтому постарайтесь, Михаил Лаврентьевич, тщательно вспомнить последние часы корабля. Очень постарайтесь, любезный… Ведь даже если вы ни на шаг не отходили от раненых, не может быть, чтобы вас не интересовало, что и как происходит наверху?

Вадик невольно поеживался под пронизывающим взглядом внимательных светло-серых глаз комфлота. Макаров определенно чувствовал вранье за версту. Но удар нужно было держать. Иначе, расскажи он сейчас о том, что «Варяг» вовсе не на дне Желтого моря, может вмиг разлететься вся конструкция их хитроумного плана. Тем более нельзя раскрывать и поручения Алексеева, не оправдать доверия наместника императора и главнокомандующего, это… Это просто по-любому добром не кончится! И приходилось скрывать правду именно от того, кому, по идее, и надо было бы первому рассказать, что и как. Причем всё!

Оставалось стиснуть зубы и молчать. Потому что перед ним сейчас сидел человек с таким темпераментом и такой энергетикой, что мог запросто на радостях приказать Вадику остаться при его штабе или что-нибудь еще в этом роде. Подумаешь, экипажи для трофеев! Будут трофеи, будут и экипажи! И ради этого лезть к царю?! Зачем, когда это его, комфлота, уровень принятия решений? А молодые, храбрые и неглупые офицеры нужны для войны, а не для обивания порогов в приемных, что ж с того, что Алексеев разрешил? То, что храбр, ясно. Что не глуп – телеграммы читал. Раз-два, и будьте любезны… Будет еще один боец в моей банде единомышленников!

И что? Отказаться выполнить приказ вице-адмирала? Или ночью выбрасываться из поезда посреди сибирской тайги? Вадик вдруг почувствовал себя как тогда, на злосчастном экзамене по химии, когда вместо уже честно заработанного «отлично» змей Пал Палыч, или Падло Подлович, как поминали его многие из лоботрясов-студиозиусов, с елейной, обезоруживающей улыбочкой провозгласил: «Ну-с… Друг мой, еще один дополнительный вопросик, и зачетку на стол!» Тогда это закончилось минут через двадцать позора желанным для полгруппы «удовл.». А вечером ждала встреча с разъяренным папашей.