Но мне не даёт покоя одна вещь.

Он вправду вышвырнул бы меня, если бы я не смог сосредоточиться? А если у меня вообще не оказалось бы сил? Подумаешь, бессмертный, какая разница, а память каждый терять может, старею. Он бы на самом деле скинул бы меня на лёд просто потому, что я негоден? Или разочаровал его?

Я бы всё равно не умер, да и убивал он меня не один раз, но это было страшно.

Это было что-то очень и очень…

Чёрт, я забыл, что хотел написать. Пошло оно всё.

Белый (?) Ворон

Вернулся я только тогда, когда Хэллебор уснул. А это оказалось полпятого утра.

Светлело. Оживающий день хотелось прикончить.

Я курил, глотая дым, и ощущал, как у меня першит в горле от горечи никотина. Я курил, думая о том, как сигареты прекрасны в своей отвратности.

Выкурить бы все свои эмоции – вот о чём я думал, затягиваясь.

И услышал шорох за шторой. Это Коул сел на кровати.

Я выдохнул дым.

Сосед молчал.

– Ждёшь извинений?

Он не ответил. Просто лёг обратно и – чувствую, уставился в стену. Я знал, что он не сможет уснуть. Но уснёт, в конце концов. Окно было не на его стороне комнаты – свет наступающего утра ему не мешал.

Я затянулся и снова выпустил дым через нос. Горечь обожгла.

– Невозможно быть добрым и гениальным одновременно.

Я услышал, как он тяжело выдыхает. Он хотел ответить, но ответить было нечего.

Просто то, что я говорил, было правдой. Сильным тоже надо быть, и, если необходимо, можно казаться жестоким.

Я думал не совсем так, но в последнее время пытался убедить себя в подобной политике.

Коул, Дэмиан и Эндрю вряд ли были со мной согласны.

Я затянулся. И выдохнул дым.

Воздух казался более свежим после затяжки. Мысли казались более пустыми и простыми. Мир казался светлее.

Что же, всё после затяжки казалось мне легче. И лучше.

Но не я сам.

Не установлен

Я сидел в углу комнаты, вслушиваясь в разговор.

Они всё ещё обсуждали меня. И того, другого парня.

Почему… Потому что мы были главными подозреваемыми.

Они не могли меня видеть, но могли почувствовать. Я не знал их сил. И они не знали моей. Но, должно быть, скоро я получу прозвище.

Когда они обо всем проведают.

Женщина с серебряными на свету волосами говорила с директором, пытаясь, однако, доказать, что виноват вовсе не Дэмиан Куин или Джонатан Эрланд.

«Но кто же тогда?»

Директор этот вопрос не задал.

Он устало перевёл взгляд с женщины на рыжеволосого Крозье. Тот всё ещё хмуро и упрямо повторял:

– Возможно, виновен и вправду мальчик, просидевший в ящике П… В карцере. Но новенький не внушает доверия. Он же из психушки!

Я поморщился, вспоминая старый дом.

Да уж. Из психушки.

Теперь я думал, что там было легче. Подумаешь – таблетки, пристальный присмотр. Жесть, творившаяся в этой школе, сводила с ума намного сильнее.

– Да, юноша действительно был зачислен в психиатрическую лечебницу, – подтвердила Туманная женщина. Я удивился, почему она всё ещё не на посту в одной из башен, стоящих вокруг острова. – Но у него нет никакого резона и причины поджигать кабинеты. А вот…

– Простите, леди, – директор вздохнул. Он часто вздыхал. И всегда выглядел так, будто вот-вот умрёт. Впрочем, возможно, так оно и было. – У вас нет никаких доказательств причастности Олеандра ла Бэйла. Он хороший мальчик, спас всех, кого вы спасти могли бы и не успеть, – его взгляд стал жёстче.

Крозье выдохнул.

– Да уж. И какой, к чертям собачьим, нужен резон психу? Никакого. Сжечь все ради забавы! Откуда мы знаем, может, у него способность такая.

Туманная смерила его ледяным взглядом.

– Против этого мальчика улик нет.

Крозье широко ухмыльнулся, отчего шрам в уголке его губ растянулся и стал более заметен.

– Неужели? – он, стоявший до того скрестив руки, протянул женщине папку, шлепнув её на стол директора. – Дело Джонатана Эрланда. Прошу любить и жаловать.

Она пристально смотрела на бумаги.

– Я читала, – спокойно произнесла она. – У меня есть к ним доступ, я же не простой охранник.

Крозье нахмурился, явно сдерживаясь, чтобы не выглядеть слишком пренебрежительно и непрофессионально.

– Прекрасно. Тогда вы знаете, что этот «юноша» убил собственную мать, оставив себя сиротой, а потом ещё и пытался выскрести себе глаза ложкой, уже в психиатрической лечебнице. Как вам такой «резон»? Нехило, а?

Туманная взяла папку и открыла её, пробежавшись беспристрастным взглядом по страницам.

– Допустим, – ответила та. – Но в его деле не было ни одного поджога…

– Ха! – Крозье ухмыльнулся, перелистывая папку и указывая пальцем в какую-то страницу. – Его отец был пожарным. До того, как погиб, спасая людей. Герой, ничего не скажешь. Только вот помер в огне.

Туманная скривилась.

– Ладно, – она захлопнула папку и опустила её на стол. Директор прикрыл глаза руками. Он не выглядел ни молодым, ни старым. Скорее, измученным. И вечным.

– Вам обоим стоит обсудить это с остальным коллективом и органами. Не со мной. Пока не будет других доказательств, причём обоснованных, я ничего не сделаю, и С.О.В. тоже. А ещё вы бы подумали, каким образом возобновить занятия. Раз кабинеты обычных предметов сгорели, как и все необходимые вещи, можете начать курс обучения аномальной. Всё равно мы уже давно собирались это сделать.

Оба учителя молчали, слушая начальника. После отвернулись. И когда они направились к двери, я споткнулся о воздух, что было вполне в моём стиле, и, выдохнув, провалился в стену. Она поглотила меня, а я же, рухнув, но не почувствовав этого, уже в коридоре, вздохнул, сосредоточился на своём теле и спустя несколько секунд открыл глаза, очнувшись в своей комнате, всё чувствуя и ощущая.

И ощущал я неладное. Вернее что-то, подсказывающее о приближающейся буре.

А ведь мы жили посреди моря.

Волк

Привет, Волк, привет, Ворон

Элэнд Фабио Раух был немцем. А также – юным подмастерьем священника. К тому же он был почти единственным верующим человеком на всю школу, и многих это забавляло.

Так мне объяснил сегодня на ужине парень по имени Генри, указывая на невысокого мальчика, сидящего в одиночестве за столом.