Она знала, что Батон не обманет, сдачу он до копейки приносит, поэтому спокойно отдавала часы. Все равно деньги на выпивку пойдут, и ему достанется.

– Тут еще надпись… – сказал он, забрав часы назад. – «Дорогому сыну Роману от мамы». Ох, залетим мы с этими тикалками, Грелка.

– Ну, как хочешь, – пожала она плечами. – Давай, сама загоню.

– Да ладно, – отвел он руку с часами в сторону. Видимо, легкий заработок его прельстил. – Тока тот чувак, который забыл часы в гальюне, заявит в милицию.

– Из-за пятисот рублей? – покривилась она, выражая тем самым сомнение. – Да он новые купит. Знаешь, сколько такие крутые парни в кафе просаживают? Тыщи! За один вечерок! А тут какие-то часы. Давай, шуруй, а то мне на работу пора, и так вчера не ходила.

Пока возила шваброй по коридору в государственном учреждении, Ева все думала: а что, если ожерелье тоже стоит рублей пятьсот? Пятьсот рублей – мрак! А если стоит дороже? И на фиг ей такие бабки на шее носить? Вчера-то она ожерелье и не снимала, спала в нем. И сейчас оно на Евиной груди. Ну вот, вроде как поносила и хватит. Теперь бы продать его выгодно, тогда можно гулять до бесчувствия, жизнь-то одна…

После уборки в учреждении у Евы осталось время, которое она посвятила выяснению стоимости ожерелья. Зашла в универмаг, походила, поглядела, чего продают и чего покупают, позавидовала людям, кто покупал. Похожего ожерелья в витринах не нашлось, пошла далее. В фирменном магазине, где торгуют разными ненужными разностями – украшениями, дорогущей парфюмерией, посудой, которую и на стол-то ставить нельзя, только на полках магазина ей и место, – она двинула к витринам с украшениями. Стеклянные пеналы изобиловали бижутерией от известных фирм, у Евы аж глаза разбежались. Дойдя до ожерелий, она ахнула: три тысячи… две… четыре с половиной… пять! Дальше и смотреть не стала, от цен чуть в обморок не хряпнулась.

– Ни фига себе! – прошептала, едва не касаясь носом стекла, а пальцем подсчитывала, сколько камешков в ожерельях. – И кто ж такое покупает? Не, мое лучше. И стекляшек на моем больше. Кому б его толкануть? Пусть не за пять тыщ, а… за две с половиной? Это ж какие бабки! Мяса куплю, колбасы копченой и… коньяк! А потом как сядем с Батоном и Пушком… Но им не скажу, где деньги взяла, а то Пушок взбесится, половину потребует…

Воодушевившись планами, она торопливо семенила по улице к собственному дому. И вдруг сердце у нее екнуло: если ожерелье так дорого стоит – аж тысяч пять! – то его же ищут менты! И залетит Ева как воровка… Нет, сначала она выяснит, у кого Пушок стырил ожерелье, чтоб не вляпаться случайно, потом подумает, где и как его сбыть. И Ева дворами побежала к Пушку, купив чекушку. Под чекушку Пушок все разболтает…

Утром Щукин получил сообщение, что в одном из отделов милиции появилось заявление о пропаже часов фирмы «Шеппард» с дарственной надписью «Дорогому сыну Роману от мамы». Он сразу же отдал распоряжение, чтобы задерживали всех, кто будет продавать с рук часы. Любые часы – женские, мужские… хоть напольные! А потом поехал по адресу заявителя.

Встретила его девушка, которая сказала, что часы действительно пропали, но отца нет дома, появится только вечером. Она затруднялась назвать точное место, где мог в какой-то определенный час в течение дня оказаться отец, поэтому Щукин отправился на поиски Грелки. Уж та должна ему сообщить, где обитает Батон. Но сколько ни звонил следователь в дверь Грелки, в квартире стояла тишина.

Он вышел из подъезда и закурил.

Ева била по двери ногой. У Пушка долгий отходняк, после пьянки он дня три не выходит, ему иногда приносят еду и выпить по доброте душевной. Но когда с бабками труба, то сидит Пушок на голодном пайке во всех смыслах. Звонка у него нет, так что кулак или нога – единственные орудия, с помощью которых можно разбудить его.

Вдруг приоткрылась дверь напротив, и в щель пролезла голова соседки-бабки.

– Чего тарабанишь? – гаркнула она. – Людям спокоя не даешь. Нету Пушко, тебе не понятно?

– А где он? – осведомилась Ева.

– Убили его, – доложила бабка, и при этом на ее сытенькой рожице нарисовалось: ты сама, мол, все знаешь, а прикидываешься незнайкой.

– Как это – убили?! – У Евы отвисла челюсть.

– Ножом. В спину втыкнули нож по самую рукоятку.

– И когда ж… это… случилось?

– Да вчера труп нашли. А убили, значит, ночью перед вчерашним днем. Милиция приезжала. Из ваших, из алкашей, его кто-то зарезал. Ступай отсюдова, ступай!

Ева выскочила во двор и в замешательстве остановилась. В ее полутрезвой голове роились вполне трезвые мысли. Значит, вчера нашли Пушка, а позавчера до десяти вечера они пили втроем. И кто же, получается, зарезал Пушка? Ева или Батон! Но ушла она от Пушка вместе с Батоном. Ева не «втыкала» нож в спину собутыльнику, значит… Батон? Он что, рехнулся? Из ревности приятеля зарезал? Вот дурак! Ох, затаскают теперь Еву, а Батон будет на нее сворачивать, еще и посадят… Ой, как хреново!

Ева не стала заходить домой, хоть и чувствовала голод, а медленно шла к кафе, где работала. Убирает зал она после закрытия, до которого еще несколько часов. Теперь домой страшновато идти – вдруг там менты поджидают? Убийство – шутка ли! От такого у кого угодно шкура мурашками покроется и конечности затрясутся, как у кролика перед закланием.

В подворотне Ева открыла чекушку, хлебнула водки и начала крутить шариками, как быть. Вот что хорошего в водке – так это мгновенная концентрация мозгов. Когда принимаешь сразу грамм двести, мозги сбиваются в кучу и покидают голову, но сто грамм всегда дают нужную концентрацию, отсюда появляется несколько вариантов решения проблемы. Итак, первое: пусть-ка ментяры докажут, что это она хлопнула Пушка. Второе: Батону не отвертеться, она сама его прижмет и выведает, зачем он укокошил друга. Третье: ожерелье срочно надо продать, а то менты станут делать обыск у нее, найдут и себе заберут.

Придя в кафе, Ева сразу же отправилась к директрисе, видной женщине средних лет. Она умная, одинокая и даже добрая. Другая бы выгнала Еву, а эта жалеет.

– А… заходи, заходи, – протянула Вера Антоновна, увидев ее в дверях. Ева робко вошла, всем своим видом давая понять: «Ох, придавила меня жестокая судьбинушка». – И что вчера случилось? Почему не явилась на работу? А, вижу…

– Не подумайте, Вера Антоновна, ничего такого… – начала оправдываться Ева, сложив на груди руки в знак подтверждения чистейшей правды. – Я шла на работу, честно. А на меня напали… двое… избили… деньги отняли… – И из Евиного здорового глаза выкатилась слеза.

– На тебя каждый месяц нападают, – скептически сказала директриса. – В день зарплаты. Ты не заметила?

– Почему? И два раза в месяц случается, – возразила Ева.

– Выгоню я тебя, Ева, – вздохнула директриса. – На кого ты похожа? Тебе же тридцать шесть, а выглядишь на все пятьдесят.

– Не надо! Ну, пожалуйста… не выгоняйте… – канючила Ева.