Ненависть точила, словно смертельный недуг, лишая сна и покоя, выхолащивая из души всякую радость, застя свет. Ничем не мотивированная, она не становилась от этого менее сильной. А вот тут давайте поспорим! Как это ничем не мотивированная? Еще какая мотивированная! Даже если абстрагироваться от того факта, что это дочь разлучницы, сманившей ее мужа, когда их собственный сын был еще совсем маленьким мальчиком!

Да, она сама предложила молодым свою квартиру, но противная сторона и не думала возражать, хотя тоже не в подъезде ютятся. Следовательно, вопрос с жилплощадью был заблаговременно обдуман и решен. Ну что ж, пускай. Ради сына она готова мириться с неудобствами, вызванными присутствием в квартире чужого человека. Да, чужого! По духу, по сути – по всему! Ведь вы посмотрите – она же на кухню заходит только пожрать! Кто готовит завтрак? Нодик. А кто потом моет посуду? Нодик! Вечерами они шатаются неизвестно где, а в выходные гостят у мамаши с папашей. Неплохо устроилась девочка. А квартиру она хоть раз убрала? Мусор вынесла? Холодильник помыла? Места общего пользования? Что она в дом принесла, кроме своих вульгарных тряпок? Которыми, между прочим, захламила все, что только можно. В прихожей уже ногу некуда поставить – такие сапоги, сякие, туфли, ботинки, кроссовки, тапок одних три пары. Храни у матери свое барахло, здесь тебе не склад! Какое там! А вы бы видели ее трусы! Ленточка на резинке! Стриптизерши и то прикрываются больше. А как она разговаривает? Вульгарный язык, примитивный лексикон. И откуда взяться другому, если книг вообще не читает? Да что там книг! Газеты не откроет. С ней же говорить не о чем! Да и говорить-то не хочется. В глаза не смотрит, буркнет «здрасти» и след простыл. Господи! Вокруг так много хороших девушек! Чем она привлекла ее сына?! Впрочем, понятно чем. Однажды Екатерина Семеновна заглянула к ним в комнату. Да, без стука. А почему она должна стучать в собственном доме? Ей и в голову не могло прийти, чем они там занимаются. Просто хотела что-то сказать сыну. А увидела такое, что забыла, зачем и пришла. А они даже не заметили ее присутствия, вот как увлеклись. И это ее Нодик? Его же узнать невозможно! Как будто подменили человека. Настоящий зомби. Иногда ей кажется, что эта Светка истинная ведьма. А если учесть множество странных вещей, происходящих в последнее время, и неуклонно ухудшающееся самочувствие… Можно, конечно, скептически усмехаться, но факты – упрямая вещь. И только дурак станет отрицать очевидное. Такой, как ее братец. Он-то никогда особым умом не отличался. («Тебе, Катя, впору доктору показаться, совсем скоро крыша поедет с такими фобиями».) Ах-ах-ах! А с кем ей еще поделиться, если не с родным братом? Сын-то даже слушать ничего не желает. Конечно, ночная кукушка дневную перекукует. Она еще рот не успела открыть, а он уже руками замахал.

Впрочем, особо широко Екатерина Семеновна рот не открывала – боялась последствий. Хотя и с закрытым ртом можно добиться неплохих результатов, было бы желание.

Конечно, она страдала в сложившейся ситуации, что и говорить, и хотела бы совсем другой, нормальной жизни. Она и сама замучилась от собственной ненависти, но одолеть ее не могла. Вот если бы кто-то чудесным образом выдернул ее из трясины, видит Бог, она бы не противилась. Но чуда не случалось, и Екатерина Семеновна с каждым днем увязала все глубже.

Если Светку при желании и можно было заподозрить в легкомыслии, то уж дурой она точно никогда не считалась. Так что наказ мужа быть умной выполняла без особых усилий. Ну, не любит ее свекровь! Да и хрен бы с ней! А чем она ей не угодила, хотелось бы знать. Если они толком даже не поговорили ни разу? Парой фраз не перекинулись. Так глянет, что язык прикусишь и бежать. И чего она, спрашивается, говном исходит? Их и дома-то почти не бывает. Шмыгнешь в свою комнату и сидишь, как мышь, лишний раз в туалет выйти боишься. Ну и пусть исходит, ее проблемы. Она, Светка, перед ней ни в чем не виновата. И ничем, между прочим, не обязана. Если, конечно, не считать колготок поносного цвета, подаренных на день рождения. Поздравляет, а морда, как у горгульи, будто собирается на них же и удавить. Да и колготки-то оказались на два размера больше. Свои небось отдала за ненадобностью. Такой вот подарочек с барского бедра. А Нолик даже слушать ничего не желает. Не успеешь раскрыть рта – «Света, я все знаю, но это моя мама!» – и пиндык, разговор окончен. А ей, собственно, и пожаловаться-то особо не на что. Свекровь ее не бьет, не ругает, хотя, конечно, и бьет, и ругает, но словно бы про себя. А как это объяснишь? Легко призывать: «Будь умной!» Это в волнах любви купаются и резвятся, а в ненависти задыхаются и гибнут. Это любовь окрыляет. А ненависть уродует. И сколько ей еще так уродоваться? Дом, где они покупают квартиру, только начали строить. У матери с отчимом одна комната. Угол снимать нельзя – нечем будет расплачиваться за будущую хату. Хотя Нолик и раскрутился со своей компьютерной фирмой, но все равно это пока не те деньги. Остается сука-свекровь, и если раньше плевать на нее хотелось с высокой колокольни, то теперь она заразила ее таки своими ядовитыми бациллами. Раньше только смотрела змеей, а теперь еще и пришепетывает. Вроде про себя изнемогает, но ведь и ежу понятно, в чей адрес беснуется. Если так и дальше пойдет, чем дело кончится? И сейчас-то при ее появлении кровь в голову бросается и руки дрожат…

Дело кончилось плохо. Видимо, запасы Светкиного ума были обратно пропорциональны объемам ненависти Екатерины Семеновны.

Свекровь, не ограничиваясь больше косыми взглядами, тихим голосом говорила гадости, и взрывная Светка начинала орать как резаная.

– Извини, мама, – говорил Арнольд, уволакивая в комнату красную, разъяренную жену. Отношения между ними стремительно ухудшались.

Гром грянул лучезарным субботним утром. Екатерина Семеновна долго мыла в коридоре пол, демонстративно гремя ведром, но из комнаты сына никто не вышел и усилий ее не заметил – естественно, нарочно, назло. А минуту спустя она увидела, как невестка, причесавшись у зеркала, почистила щетку, небрежно стряхнув волосы на влажный еще линолеум.

– Ах ты, мразь! – зашипела Екатерина Семеновна и ткнула в ненавистную спину остреньким кулачком, видимо, достаточно сильно. Потому что Светка взвилась, как отпущенная пружина и ударила ее по лицу, да так неудачно, что из носа хлынула кровь.

Светлана пыталась объясниться, Арнольд ее не слышал или не захотел услышать, поскольку женщина, ударившая мать, по определению не могла оставаться его женой.

На следующий день он подал заявление на развод.

В суде Светлана пригрозила:

– Разведешься, покончу с собой.

– Не говори ерунду, – поморщился он.

Брак расторгли, и Светка сдержала угрозу – напилась какой-то дряни. Конечно, она и не думала умирать, но судьба распорядилась иначе.

Через полгода после похорон, уладив все свои дела, Арнольд Гусев уехал в Москву, чтобы начать там новую жизнь.

Естественно, Соня знала, что инициатива наказуема, но не до такой же степени! Крутой смоленский парень Николаша попил ее кровушки в свое удовольствие.