— И где ж ты столько всего раздобыл? — Один из кожевенников был не в силах оторваться от такого богатства.

— Пришлось потоптаться, — пророкотал Лютовер, аж стены задрожали. — У нас-то вся дичь перевелась. Вот и полез аж за Смрадные топи.

Братья присвистнули. Да уж, тащить из такой дали пару шкур — только сапоги без толку топтать. И неважно, что бурые сапоги Лютовера были самые ладные, самые прочные во всем селе — их близнецы-кожевенники за пяток норковых шкур охотнику справили — да с тиснением по голенищу.

— Дичь, говоришь, перевелась? — кожевенники переглянулись.

— Чего глядите друг на друга, как баба на новые бусы?

— Так ты еще ничего не ведаешь? — спросил один из братьев.

Лютовер мотнул головой, едва не снеся балку.

— Поди, еще дома не бывал? — предположил другой.

— А ежели б и бывал, навряд ли ему Яромила чего бы рассказала, — пожал плечами первый.

Охотник заметно напрягся.

— Сказывают, что у нас тут волколак завелся, лиходейничать удумал. — Кожевенник отложил сапожок в сторону.

Глубокая двойная складка перерезала лоб Лютовера.

— А я-то думал, что за странные следы: вроде волчьи, да только больше раза в три.

— Тут на днях вернулась внучка Кукобы, так с ее появлением стали твориться странные вещи. Многие мыслят, что это она нечистиков науськивает. А вот староста, Вит, Алесь да Рафал иного мнения. Мол, не похожа она на ведьмарку, — бросились рассказывать наперебой близнецы. — Да чтоб цельный обоз извести, недюжинная силища надобна!

— Какой обоз? — нахмурился Лютовер.

— Ну, памятуешь, к нам купец узкоглазый за товаром приезжал — полную телегу одних только сапог наложил?

— Не.

— Да он уже тогда в лесу был, — махнул другой кожевенник.

— Так вот, весь обоз нашли перегрызенным. Ни люди, ни кони не уцелели! Кроме племяша твоего.

На лике Лютовера отразилось столько неразумения, что кожевенники поспешили разъяснить:

— Его Череда накануне купальской ночи отправил ошибку исправлять — он там чего-то намудрил с подковами.

— Так мы его только наутро нашли — за ночь поседел весь. Да онемел, точно твоя жена.

Лютовер нахмурился.

— Но потом заговорил.

— Милава, это внучка Кукобы, помогла.

— И что сказал? — вяло поинтересовался охотник, стряхивая с широкой штанины репейник.

— Сказал, волк на обоз напал! Шерсть рыжая, а сам с кобылу ростом!

— Как же он-то уцелел? — сощурил болотные очи Лютовер.

— На сосну влез.

— Да так влез, что еле стащили!

— Авось и вправду эта Милава виновата? — хмуро предположил охотник.

— Да не-е, — скривился кожевенник. — Зачем она сына кузнеца лечить бы стала? Язык развязывать?

— К тому ж она и от Алеся хворь отогнала, с которой даже Рафал не ведал, как сдюжить, а девка эта тут же поняла. Хоть и в глаза тех гнойников, что все тело молодца испещрили, не видела.

— Ладно, давайте по делу, — отрезал Лютовер, и с его лика вмиг улетучился всякий интерес к тому, что давеча в деревне случилось. Охотник указал на гору шкур и спросил: — Берете?

Кожевенники переглянулись и разом выдохнули — ну ничем не проймешь Лютовера. И чего он там в своем лесу да на болотах нагляделся, ежели даже такой рассказ его особливо не удивил?

* * *

— А я вот что мыслю — иди-ка ты, Алесь, домой, — как можно жестче сказала Милава. — Пущай Рафал твою рану осмотрит, травами омоет. Не то ведь и помереть можно. Некогда волынку тянуть.

— Вот-вот, и я о том же, — поддакнула смуглянка.

— И ты, Воста, не обижайся, но тоже на постоялый двор возвращайся, — полностью скрывшая лес тьма не дозволила разглядеть ни лика Алеся, ни смуглянки. Но по усилившемуся вразнобой сопению двух носов ворожея без труда догадалась, как «радостно» восприняли ее слова спутники. — Вас со мной никто не углядел, а потому спроса не будет.

— Нет, — еще жестче воспрепятствовал Алесь. — Как себе ведаешь, а я от тебя ни на полшага. Проведу за болота, где тебя никто из наших больше достать не сумеет, а там со спокойной совестью и до хаты вернусь.

— Это у кого это совесть взыграла? — точно на одной ноте уточнила Воста. От каждого произнесенного ею слова разило ненавистью за версту. Алесь ничего не ответил. — И что это ты удумала на ночь глядя? Вот поутру и разойдемся, коли так желаешь от меня избавиться.

Милава только что не застонала — как же скоро спасение в обузу претворилось. А ведь больше она ну никак откладывать приход к бабке не может. Эх, дядька Рафал, что ж ты раньше-то не пришел? Ну вот как быть?

— Тем паче ты сама сказала — ежели мне не оказать подмоги, то помереть могу. Вот и оказывай.

Ворожея тяжко вздохнула, но уразумела, что деться от спутников покамест возможности не представляется. И не убежишь ведь. Не Алесь, так Воста увяжется.

— Ладно, пойдемте. Но только уговор.

— Какой? — разом спросили смуглянка и сын старосты.

— Будете делать так, как я скажу, — Милава постаралась быть как можно более серьезной.

— И втроем в яму угодим, — хмыкнула Воста.

— Давай-ка без уговоров, — предложил Алесь.

Ворожея недовольно выдохнула и устремилась в лес.

Воста пошла следом. Сын старосты спохватился поздней, но тоже заковылял за девицами.

— Нам бы ручей сыскать. Рану твою промыть. Да огонь распалить — а то не видать ничего. А порез обработать надобно.

— Я здешние места добре ведаю. И ручей покажу, и поляну укромную, где костерок распалить можно. Ступайте за мной.

Милава толком не знала, печалиться ей или радоваться. С одного боку, Кукоба ждать не станет, уже черные дела творить начала — хворь ведь та непростая. С другого, на душе потеплело — в кои-то веки у нее спутники появились. Сначала Воста. Теперь вот Алесь. Последняя мысль особливо грела душу. И неясно отчего. Милава постаралась изгнать глупые думы из головы, но избавиться от поселившейся в душе теплоты не получилось.

Шли недолго. Сын старосты сказал правду. Скоро слуха коснулись дивные переливы лесного ручья.

— А вон там можно костерок разжечь.

— Жаль, мой мешок не вернули, — пригорюнилась Милава, — тогда бы быстро распалили.

— Ниче, сейчас сделаем, — Алесь снял с пояса небольшой кошель, в котором сыскалась пара кремней. Покамест ворожея рвала травы, чтоб рану излечить, на пирамидке из хвороста уже занялся костерок. Милава вслух похвалила сына старосты. Воста фыркнула.

— А теперь давай-ка бедро твое погляжу.