— Смысл станет ясен, когда доберёмся до Кларенса Деверо, — сказал я.

— У меня возникает вопрос — а доберёмся ли? Похоже, Лестрейд был прав. Это не человек, а призрак. Он не материален.

— Разве не то же относится к Мориарти?

— Вы правы. Мориарти существовал, но его подлинная личина не была мне известна, вплоть до развязки. В этом и заключалась его сила. Возможно, Деверо взял его за образец. — Джонс захромал, стал тяжелее опираться на палку. — Я устал. Давайте помолчим. Мне надо собраться с мыслями перед встречей с женой.

— Может быть, вам удобнее провести этот вечер в кругу семьи?

— Нет, мой друг. Если я перенесу нашу встречу, Элспет ещё больше перепугается. Ужинаем вместе, как и собирались.

Идти от Холборна до Камберуэлла было недалеко, но дорога умудрилась завести нас в глубокие сумерки, и когда мы добрались до места, над улицами клубился густой туман, он словно глушил воздух и превращал последних пешеходов в привидения. Мимо прогромыхал четырёхколёсный экипаж. Слух уловил цоканье копыт, скрип колёс, но сама повозка проскользнула мимо нас тусклой тенью и растворилась за поворотом.

Джонс жил недалеко от станции. Надо сказать, что вид его жилища почти совпал с моим представлением о нём, — это был симпатичный домик в череде других: выступающие окна, белые гипсовые колонны, массивная чёрная дверь. Типично английский стиль — спокойствие и надёжность. Я поднимался на крыльцо из трёх ступеней и вдруг почувствовал, что все заботы дня слетают с моих плеч и остаются на улице. Возможно, свою роль сыграло тёплое свечение из-под занавесок на окнах. Или запах мяса с овощами, доходивший до ноздрей откуда-то из кухни. Короче, я был рад, что пришёл сюда. Мы вошли в узкий коридор, прямо перед собой я увидел покрытую ковром лестницу. Джонс провёл меня в гостиную. Она занимала весь первый этаж, за складной ширмой стоял обеденный стол, накрытый на троих, тут же находилась библиотека, поодаль стояло фортепиано. В камине горел огонь, но едва ли он требовался. Много разной мебели, украшенные вышивкой коробки и корзины, тёмно-красные обои и тяжёлые занавеси — комната сама по себе была уютной.

Миссис Джонс сидела в кресле с плюшевой обивкой, к ней притулилась совершенно очаровательная девочка лет шести, на руке у неё висела куколка-полицейский. Мама ей читала, но, увидев нас, закрыла книгу, повернулась в нашу сторону и девочка, её глаза зажглись радостью. На отца она была совершенно не похожа. Русые волосы в ниспадающих кудряшках, живые зелёные глаза, улыбка — это была мамина дочка, наверняка все эти годы образ девочки лепила Элспет Джонс.

— Ещё не в постели, Беатрис? — спросил Джонс.

— Нет, папа. Мама сказала, что я могу остаться.

— Что ж, наверное, ты хотела познакомиться с этим господином. Это мой друг, мистер Фредерик Чейз.

— Добрый вечер, сэр, — сказала девочка. Потом показала мне куклу. — Это из Парижа. Мне привёз папа.

— Папа у тебя молодец, — сказал я. Я всегда смущался в присутствии детей, хотя старался этого не показывать.

— Я американцев раньше не видела.

— Надеюсь, тебе не покажется, что мы с тобой сильно отличаемся друг от друга. Ведь мои предки уехали отсюда не так давно. Мой прадед родом из Лондона. Есть тут такой район — Бау.

— А в Нью-Йорке очень шумно?

— Шумно? — я улыбнулся. Интересное слово она выбрала. — Ну, вообще-то жизнь там кипит. А дома очень высокие. Некоторые такие высокие, что их называют небоскрёбами.

— Потому что они скребут небо?

— Делают вид, что скребут.

— Ну, хватит, Беатрис. Наверху тебя ждёт няня. — Миссис Джонс повернулась ко мне. — Она такая любознательная — наверняка когда-нибудь станет детективом, как её папа. Попрощайся с мистером Чейзом.

— Спокойной ночи, мистер Чейз.

И девочка послушно вышла из комнаты.

Я обратил своё внимание на Элспет Джонс. У неё, как я сразу отметил, было очень много общего с дочерью, хотя волосы были острижены коротко, с чёлкой на лбу, а в причёске было что-то греческое. Она показалась мне человеком очень заботливым, спокойным, рассудительным. Одета просто: платье бледно-розового оттенка, пояс, высокий воротник, украшений я не заметил. После ухода Беатрис она полностью сосредоточилась на мне.

— Мистер Чейз, — заговорила она. — Очень рада вас видеть.

— Взаимно, мадам, — ответил я.

— Выпьете грога? — Она показала на кувшин и три стакана, стоявших на медном подносе около камина. — Кажется, эти зимние ночи никогда не кончатся, а пока ждёшь мужа, так хочется согреться.

Она разлила настойку по стаканам, и мы сидели в несколько неловкой тишине, которая наступает всегда, когда люди встречаются впервые, и каждый плохо представляет, по какому маршруту двигаться дальше. Но тут появилась горничная и сказала, что ужин готов, мы расположились за столом и почувствовали себя уютнее. Служанка подала очень неплохо приготовленное жаркое, жареную говяжью шейку с морковью и пюре из репы, всё это было куда вкуснее того, что мне предлагалось в «Гексаме», и пока Этелни Джонс разливал вино, его супруга старательно вела беседу в предпочтительном для неё направлении. Она была прирождённым, искренним собеседником, при этом весь следующий час мы и словом не обмолвились о полиции. Она расспрашивала меня про Америку — что там едят, что представляет собой американская культура, какие там люди. Ей было интересно узнать, видел ли я кинетоскоп Томаса Эдисона — устройство, которое наделало шума в английской прессе… К сожалению, похвастаться тут мне было нечем.

— Как вы находите Англию? — спросила она.

— Лондон мне очень нравится, — ответил я. — Скорее напоминает Бостон, нежели Нью-Йорк, по числу художественных галерей, музеев, по замечательной архитектуре, магазинам. Разумеется, здесь на каждом шагу — живая история. Я вам даже завидую. Будь у меня побольше свободного времени… Всякий раз, как иду тут по улице, вижу столько интересного.

— Может, соблазнитесь и останетесь у нас подольше?

— Не могу такую возможность совсем исключить, миссис Джонс. Мне давно хотелось посетить Европу… и мои родственники об этом мечтают. Многие американцы ведь родом отсюда. Если расследование, которое я веду с вашим мужем, закончится успешно, я могу попросить своё руководство об отпуске.

Я впервые упомянул дело, благодаря которому мы с Этелни Джонсом познакомились… служанка, которая появлялась, словно ниоткуда, и так же быстро исчезала, принесла дымящийся хлеб и пудинг, а наш разговор тем временем коснулся более щекотливой темы.

— Я должен кое-что рассказать тебе, дорогая, — начал Джонс. — Тебя это касается, а в газетах всё равно скоро прочтёшь…

Сделав такое вступление, он описал ей события сегодняшнего дня, нападение на Скотленд-Ярд и мою роль в том, что произошло. Как мы и договорились, он ничего не сказал о том, куда именно подложили бомбу, и что вследствие взрыва погиб его секретарь Стивенс.