тот громко зачитал его солдатам. Потом Яковлев выступил перед ними с небольшой речью. В ней он плохо отозвался о Временном правительстве и, в тоже время всячески расхвалил новую власть. Не забыл комиссар помянуть добрым словом и солдат, охранявших бывшего царя, а потом вдруг обронил вскользь, что солдатам выдадут повышенное жалованье и распустят по домам.

Услышав обещание комиссара, солдаты одобрительно загудели. Яковлев в ответ заулыбался своим мягким лицом. Но вдруг солдаты насторожились. А в чем же заключается его чрезвычайная миссия? Почему он ее не раскрыл. Чего опасается комиссар и почему льстит?

После встречи с Яковлевым солдаты кинулись к Хохрякову и заявили ему об своих опасениях насчет чрезвычайного комиссара, но тот быстро развеял их сомнения, сказав, что давным-давно знает Яковлева, как видного революционера. Солдаты, сбившись с толку, недоуменно покрутили головами, но так ни до чего и, не додумавшись, ушли от матроса ни с чем.

На следующее утро Яковлев, узнав, что уральцы ночью постановили в случае попытки освободить бывшего царя убить его, потребовал от Авдеева объяснений.

— Это-неправда, — испуганно воскликнул уральский командир.

Яковлев с отвращением оглядел Авдеева, и презрительно скривив губы, сказал:

— Я уже отдал приказ арестовать Заславского и его друзей.

— Напрасно вы это сделали, потому что никакого совещания ночью не было, — уныло пролепетал Авдеев, а потом бросился к Хохрякову и рассказал ему об угрозе чрезвычайного комиссара.

Матрос без промедления предупредил Заславского, и тот раньше времени покинув Тобольск, благополучно избежал ареста.

После разговора с Авдеевым, Яковлев явился к Кобылинскому и объявил ему, что по постановлению ВЦИК он должен вывезти из Тобольска царскую семью.

— Это-невозможно! Алексей Николаевич сильно болен, — воспротивился Евгений Степанович — Он не сможет с вами поехать.

— Я уже переговорил с Москвой по этому вопросу, — с досадой объявил Яковлев. — Мне приказали забрать с собой только бывшего царя.

Кобылинский молча кивнул головой.

— Выезд назначен на завтра, поэтому я сегодня должен поговорить с Романовым.

— Я узнаю, когда он сможет вас принять.

Кобылинский отправился к Татищеву и спросил у него, в какое время Романов сможет принять чрезвычайного комиссара. Посоветовавшись по этому вопросу с Ники, князь тут же возвратился и поведал, что бывший государь сможет принять уполномоченного из Москвы в два часа дня.

Яковлев был точен, в назначенное время он вместе с Кобылинским явился в губернаторский дом. В коридоре первого этажа их встретил камердинер Волков.

— Мне назначена аудиенция у Романова, — мягко улыбнулся комиссар.

— Присядьте, я доложу Николаю Александровичу о вашем прибытии, — слегка склонив голову, ответил Волков.

Через короткое время камердинер пригласил гостей проследовать за ним в зал, куда из гостиной степенной походкой тут же вошли спокойные Ники и Аликс.

— Я чрезвычайный уполномоченный ВЦИК Василий Васильевич Яковлев, — вежливо представился Яковлев. — Прибыл в Тобольск по распоряжению советского правительства.

— Думаю, что нам представляться нет необходимости, — смущенно улыбнулся Романов, и крепко пожал руку комиссару.

Яковлев кинул на Романова пристальный, изучающий взгляд.

— Имеются ли у вас жалобы на условия вашего содержания? — спросил он, не спуская глаз с Романова.

— У нас нет жалоб на жизнь, — не отводя глаз, ответил государь.

Яковлев, не выдержав взгляда Романова, отвел глаза в сторону.

— Николай Александрович, мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз.

Аликс, гневно окинув строгими очами Яковлева, решительно выразила протест:

— Что это значит, Василий Васильевич?

В душе Аликс зародилось чувство протеста. Ее пытливый взгляд проникал прямо в душу. Она переживала состояние мучительной скованности. Душа женщины затрепетала, как лист на дереве при резком порыве ветра.

Яковлев возвел на государыню вопросительные глаза.

— Извините, но я тоже желаю присутствовать при вашем разговоре, — воскликнула Аликс.

— Согласен, — подчеркнуто небрежно согласился комиссар.

Яковлев, немного помолчав, словно прикидывая, насколько он произвел впечатление на Романовых, обратился к государю:

— Вы, наверное, уже знаете, что я направлен сюда для того, чтобы вывезти вас и вашу семью. Но ввиду того, что ваш сын болен, я получил приказ забрать только вас.

Романовы переглянулись взглядами полными удивления и тревоги.

— Я никуда с вами не поеду! — резко вспыхнул Ники.

Комиссар на долю секунд придержал приподнятую левую бровь и предостерег этого не делать, потому что он тогда, чтобы выполнить приказ, должен будет применить силу. И потом вместо него могут прислать другого, менее гуманного человека, чем он. Сказав это, Яковлев выпрямился, довольный ощущением собственной силы.

Романовы, выслушав комиссара с предельным вниманием и уловив в его интонации предупреждение, напряженно замолкли. Их побледневшие лица омрачились. Слова Яковлева как будто падали водой с огромной высоты и разбивались о горные камни. Ники достал из портсигара папиросу, но, так и не решившись закурить, помял ее в пальцах. Спокойствие к нему долго не возвращалось.

— Николай Александрович, вы не должны особо переживать по поводу вашего отъезда, потому что за вашу жизнь я отвечаю своей головой — доверительно-дружеским тоном договорил комиссар, но Романовы все равно уловили в его голосе потаенную угрозу.

И Аликс, и Ники одновременно подняли головы. Их лица были задумчивы и серьезны, а сердца наполнились трепетной дрожью.

— Спасибо! Когда вы собираетесь выехать?

— Завтра в четыре часа утра, — с постным лицом ответил Яковлев и с деланным безразличием отвернулся. — Вы можете взять с собой что хотите и кого хотите. Всего хорошего!

— До свидания! — холодно промолвил Ники.

Когда Кобылинский вместе с Яковлевым собрался уходить, Ники незаметным жестом руки попросил его вернуться. Проводив Яковлева, Евгений Степанович возвратился назад. Одновременно с ним пришли Татищев и Долгоруков. Ники нервно закурил папиросу, и чтобы справиться с волнением по привычке заходил взад-вперед. Притихнув, все озабочено о чем-то задумались. И вдруг, точно очнувшись, стали оживленно обсуждать возникшую ситуацию.

— Куда они хотят меня отвезти?

Романов недоумевая, потер подбородок.

— Из намеков Яковлева я понял, что в Москву, — прервал лихорадочные мысли присутствующих Кобылинский.

— Но почему именно в Москву? — рассеяно спросил Романов.

— Даже не знаю, что вам на это сказать, — честно признался Евгений Степанович.

— Может быть, для суда надо мной?

— Все возможно в голову комиссара не залезешь, чтобы узнать его сокровенные мысли.

— Но тогда при чем здесь дети? Их тоже хотят вывезти, — ни к кому не обращаясь, спросил Романов и вытянул из папиросы последний дым.

“Евгений Степанович, ты, конечно, нес службу исправно, по этому вопросу к тебе нет никаких вопросов, но ты абсолютно ничего не сделал для освобождения царской семьи. Хотя такая возможность у тебя, несомненно, была”, — с укором подумал Матвей Васильев.

Романов зашагал по комнате крупными шагами как загнанный в клетке зверь:

— Может они хотят, чтобы я подписал