— Двадцать шестая. — Кэт назвала номер палаты Федорова.

Женщина бросила перед ними стопку разглаженных в блин простыней и строго сказала:

— Чтоб грязное сейчас же принесли!

— Ага, — пообещала Маша.

— Естессно, — поддакнула Кэт.

И, обогатившись слипшимися от крахмала простынями, они выскочили на улицу.

— Теперь я выбираю, — сказала Кэтрин и направилась к другой двери.

Кажется, ей повезло больше. Страшных теток за дверью не наблюдалось, зато была тускло освещенная узкая лестница явно не парадного вида. На лестнице пугающе пахло щами.

— Там, наверно, кухня, — предположила Маша.

— Нет, кухня в другом месте. Мы же видели: бачки с едой по улицам возят. А здесь только столовая, чтобы больным не выходить из корпуса. Ты что, в больнице не лежала?

— Даже у знакомых ни разу не была, — призналась Маша.

— Везучая! А я лежала два раза: с корью и с аппендицитом. Ладно, тогда я первая пойду, а ты за мной. Все больницы одинаковые! — сказала Кэтрин, подбадривая то ли Машу, толи себя.

Они поднялись на второй этаж, сделали приветливые, но занятые лица и на хорошей скорости прошли… шагов пять.

— А шапочки! — остановил их негодующий возглас. Путь практиканткам преградил молодой доктор. На нем был накрахмаленный халат со сплющенными гладильной машиной пуговицами и белый колпак на голове.

— Где ваши шапочки, я спрашиваю?! Вас разве не учили, что волос, попавший на операционное поле, может привести к скепсису всего организма?!

— Нет еще, не учили, — потупилась Кэт.

— Мы первокурсницы, — жалобно подтянула Маша.

— Первокурсницы? Практикантки?! — обрадовался доктор. — А это куда? — Он показал на постельное белье. Маша и Кэт его поделили: одной простыня, другой тоже простыня и еще наволочка.

— В двадцать шестую, — ответила Маша, надеясь, что их отпустят. Простыни были как пропуск. Кто ни посмотрит — сразу видно, что практикантки идут по делу.

— В двадцать шестой уже поменяли белье! — отрезал доктор. — Пройдемте! — И, не давая практиканткам возразить, он подхватил обеих под руки и потащил по коридору.

Потолки в больнице были высокие, двери палат — двустворчатые, чтобы не застревали носилки. На одной Маша заметила номер 26, но удрать и юркнуть в палату к Федорову не было никакой возможности — доктор держал ее крепко.

Пугающий запах щей усиливался. Доктор протащил практиканток мимо столовой. За открытыми дверями ели мужчины в спортивных костюмах и женщины в пестрых байковых халатах. У каждого или у каждой было что-нибудь загипсовано — у кого рука, у кого нога. Костыли и палки высовывались между столами.

— Куда вы нас ведете? — забеспокоилась Кэтрин.

— В женское отделение. Там еще целую палату надо уестествить, — сообщил доктор.

— Это как?

— Удовлетворить естественные потребности. Утку подложить, проще говоря. И простыночки ваши пригодятся. Там одна лежачая старушка. Совсем не встает, а ходит часто.

— Это как?! — опять не поняла Кэт.

— Под себя. — Доктор замолчал и прибавил шага.

Впереди за белой конторкой сидела медсестра в высоком колпаке. Заглядывая в журнал, она раскладывала таблетки по коробочкам: кому половинку, кому целую, а кому штук пять.

Доктор полетел на всех парах. Его цепкая рука чуть не вывихивала Маше локоть.

— Эй, полегче! — пискнула Кэтрин.

Они уже подбегали к дверям женского отделения, как вдруг их настиг крик медсестры:

— Расторчук, опять?!

Доктор остановился. Лицо у него было смущенное.

— Это практикантки, Софья Витальевна, — объяснил он, отпуская Машу и Кэт.

— А раз практикантки, то можно издеваться?

— Все равно вы их на горшки бросите, — пожал плечами Расторчук.

— Я, — подчеркнула голосом медсестра, — брошу. Когда надо будет. А ты — марш мыть полы.

На глазах изумленных восьмиклассниц лжедоктор помчался выполнять приказание. А медсестра поманила их пальцем:

— Первый курс?

Маша и Кэт закивали.

— Что ж вы так поздно пришли? Врачей уже нет. Ладно, давайте ваши направления.

— Они у доктора Цодикова, — сказала Кэт, а Маша, не дожидаясь вопросов, выложила остальное: доктор болеет, а их из первой травматологии отправили во вторую.

— А белье кому? — спросила медсестра.

— В двадцать шестую, Федорову.

— Его же только час назад из реанимации привезли, постель свежая, — удивилась медсестра. — А кто вам велел ему белье поменять?

— Женщина внизу, — Маша ткнула пальцем в том направлении, где, по ее прикидкам, находилась кафельная комната.

— Все начальники! — покачала головой медсестра. — Поменяйте, раз велела. Может, он ей какой родственник. — И она опять наклонилась к таблеткам.

— А кто этот Расторчук? — осмелела Маша.

— Хулиган.

— Это мы заметили. А по должности он кто?

— А по должности — осужденный к общественно полезным работам. Приходит и иолы моет по часам. И горшки выносит. Часов пятьдесят ему еще осталось.

— За женщинами горшки?! — ужаснулась Кэтрин.

— Там одни старухи лежат с переломом шейки бедра, — равнодушно сказала медсестра. — Ты и не смогла бы им судно подложить. Есть сухонькие, а есть громадные, их только мужикам и ворочать… Ладно, идите. — Медсестра принялась колдовать над таблетками и вдруг спохватилась: — Да вы постель-то перестелить сможете, первый курс?

— А что ж тут не смочь? — удивилась Маша.

— Он же лежачий… Скатываете простыню валиком, придерживаете больного под спину, раскатываете до поясницы… Ладно, пойдемте, я вам покажу.

— Мы сами! Это она не умеет, а я умею, у меня бабушка болела долго, — затараторила Кэт.

— Как хотите, — сказала медсестра. Восьмиклассницы пошли в двадцать шестую палату, пихаясь локтями. Машины толчки означали: "Это все ты! Зачем про горшки спрашивала?! Чуть все не сорвалось из-за тебя!" — "Ты первая начала спрашивать!* — отвечал ей острый локоть Кэт.

"Доктор"-хулиган драил шваброй больничный линолеум. Он подмигнул "практиканткам".

— Дала бы я тебе фибулей по мандибуле! — пробурчала Кэт.

А задание они выполнили за пять минут. Две из них говорила Кэт, объясняя, что им нужно, и грозя преступнику папой-полковником, а три — Крысолов, такое у него было прозвище. Если убрать паузы, вздохи и оговорки разбитого вдребезги человека, его речь получилась бы совсем короткой: "Рюкзак в подвале? Мой. Ложечки не краденые, их жильцы потеряли, а я нашел. Я кладоискатель. Вора не знаю и в лицо не видел — он ударил из темноты. На тайник я наткнулся случайно. Он в стене слева от входа в подвал, шагах в пяти. Если твой папа поймает этого гада, я ему часы подарю". Про часы Крысолов повторил три раза. То ли они были какие-то особенные, то ли чем-то дороги ему.