Много споров о происхождении легенды. Изучают почву, измеряют глубину озера, ныряют с аквалангом на дно Светлояра. Доказывают научно, что нет и не могло быть града Китежа в озере, что другой Китеж штурмовали полчища Батыя, в другом месте остатки древней крепости. Но главная прелесть легенды о граде Китеже в том, что раскрывает она удивительную чистоту народа, хранящего в своей памяти светлую веру в чудо, в красоту земную. Удивительна все-таки Россия, где рядом со сверкающими стеклом железобетонными корпусами заводов и комбинатов, космическими кораблями и сложными электронными машинами живет вера в легенду, в град Китеж, невидимый и взыскующий, ушедший до времени, до срока означенного в синие воды озера Светлояра.

И разве нет в наших душах своего града Китежа? Ощутить его в себе, просветленным сознанием услышать живущие в нас незримые голоса совести и правды, осмыслить высшее назначение поступков человека, значит постичь тайну человеческой жизни на земле, истоки судеб и подвигов во имя добра. Вот почему необходимо сберегать наши грады Китежи, сберегать и передавать последующим поколениям.

Восприятие художником легенд, преданий, как и всего национального культурного наследия, сливающееся с народным мировосприятием, объясняет не только поэтичность его картин, но и такое их отличительное качество, как многомерность трактовки времени. Это один из самых существенных признаков стиля Глазунова.

Обычно художник, обратившийся к исторической теме, воссоздает определенное событие, проистекающее в конкретный момент его свершения, высказывая свое понимание этого события с дистанции своего времени. У Глазунова же во многих случаях история и современность не разделены, а растворены одна в другой. Исторические события и герои, о которых повествует художник, оказываются включенными в контекст вечного бытия народа и природы. Поэтому конкретные глазуновские образы приобретают значение символа, воспринимаются как образы вечной России. Особо ярко это выражается в полотнах обобщающего, философского плана, к примеру, таких, как «Русский Икар», «Русская песня», «Господин Великий Новгород»…

Конкретную жизненную основу сюжета в «Русском Икаре» составляет весьма распространенное в русской действительности явление. Нередко какой-либо умелец из самой провинциальной глубинки, одержимый идеей полета, мастерил себе крылья и бросался с колокольни. И хотя такие опыты в основном завершались трагически, отчаянные смельчаки не переводились. Глазунов раскрывает в своей картине то, что заставляло людей, считавшихся чудаками, на подобные опыты: полет человеческого духа, процесс свершения светлого и трудного подвига, прокладывающего путь к раскрепощению сокрытых в человеке возможностей. Взгляд воспарившего над землей героя – это взгляд пророка. В нем самоотверженность, сознание трагичности исхода своего дерзновения, но и святая неколебимость знающего свое предназначение – вести за собой в будущее. Здесь есть высокий трагизм, но нет безысходности. Звучит торжественный мотив устремления человека к божьему началу. И присутствует момент боготворчества, когда человек и впрямь хочет возвыситься до Бога.

Ощущение экспрессии, динамики полета рождает броское диагональное решение композиции картины. В использовании открытых цветов, традиционных для русской иконописи – глубокого синего цвета реки, звучного алого цвета рубахи, золота крыльев, и в решении образа Икара, ассоциирующегося с иконописными ликами, прослеживается отчетливая связь с национальными традициями древней живописи. Дерзновенный порыв человека органично согласуется у художника с весенней порой, порой обновления. В нежности ветвей просыпающихся берез, в контрастно высвеченных пятнах льдин и парусов на реке, будто отразившихся бликами в глазах Икара, подчеркивается трепетность преображения природы и человеческого духа.

Диалектическое восприятие окружающего мира, исконно свойственное русскому национальному характеру, проявляется в монументальном полотне «Русская песня». На фоне бескрайнего, лазурного, с клубящимися облаками неба, будто опирающегося на узкую полосу цветущего зеленого луга, – фигура юной девушки, задумчиво смотрящей вдаль. В левом углу картины – трагический лик женщины. Эти два женских образа, навевающие воспоминания о русских фресках пластикой, колористическим решением, созвучны русской народной песне, ее печальной проникновенности, сконцентрировавшей горький опыт и светлое лирическое, гармоническое начало.

В картине «Господин Великий Новгород» художник использует тот же принцип композиционного строя, но варьируя его несколько по-иному. Зеленая полоса луга и холма, на котором возвышается храм, занимает почти половину композиции. Объем неба соответственно уменьшается, но оно становится тревожнее, насыщеннее по цвету и тону.

В левом углу картины крупным планом дается женский профиль. Внутренняя углубленность, задумчивость ее взгляда, беспокойное кружение стаи черных птиц, надломленность (то ли тяжестью лет, то ли порывы ветра) женской фигуры на дальнем плане создают ощущение напряженной предгрозовой атмосферы. Будто над этим скромным, но по-своему величественным уголком русской земли вот-вот пронесется ураган – одна из исторических бурь, пережитых народом за время своего существования.

Важнейшим изобразительным и смысловым акцентом полотна является образ храма, символизирующий историю, характерный облик и дух Великого Новгорода – северного форпоста русской государственности и культуры. И как тут не вспомнить слова известного русского художника, реставратора и историка искусства Игоря Грабаря: «Одного взгляда на крепкие, коренастые памятники Великого Новгорода достаточно, чтобы понять идеал Новгорода – доброго вояки, не очень обтесанного, мужественного, но себе на уме, почему и добившегося вольницы задолго до других народов, предприимчивого не в пример соседям, почему и колонизовавшего весь гигантский север: в его зодчестве такие же, как сам он, простые, но крепкие стены, лишенные назойливого узорочья, могучие силуэты, энергичные массы. Не всегда складно, но всегда великолепно, ибо сильно, величественно, покоряюще».

Полотно «Господин Великий Новгород», притягивающее декоративностью, гармонией единства человека, архитектуры и природы, эмоциональной выразительностью, вызывает множество раздумий и о временах, уходящих в глубь веков, и о сегодняшней действительности.

С одинаковым успехом оно может восприниматься в цикле произведений и современной, и исторической тематики.

В значительной части произведений, открывающих мир России в ее многовековом бытии, Илья Глазунов воссоздает образы исторических деятелей, с именами которых связано наиболее яркое представление о том или ином, как правило, переломном этапе отечественной истории.

И здесь художник преследовал цель не реставрации внешнего облика по сохранившимся источникам, а именно создания, по выражению Глазунова, философских «мыслеобразов», которые раскрывали бы современникам сущность личности героя, ее сложность и, подчас, противоречивость, через призму основного конфликта времени. Вот как, например, решает художник образ Ивана Грозного, получившего такое прозвище за крутость и суровость нрава. Но вначале несколько слов о герое картины.

Иван Грозный – одна из колоритнейших фигур русской истории. Его царствование началось смутой и закончилось в преддверии новой смуты. Убийство малолетнего царевича Дмитрия народ возложил на совесть Бориса Годунова. Личность и эпоха Ивана Грозного как бы венчают собой период становления русского религиозного самосознания, когда окончательно сложились взгляды русского народа на свою роль в истории, смысл существования, государственные формы бытия. Но как и другие русские цари, Иван Грозный был оклеветан западными историками. Ему приписывалась якобы беспримерная в истории жестокость. Между тем за время его царствования число казненных составило ничтожную часть от уничтоженных в ту же эпоху в Англии или во Франции, скажем, за одну лишь Варфоломеевскую ночь.