немногих людей, которые поддерживали его, когда весь мир отворачивался. С мелко подрагивающего в руке кинжала капала кровь. Убийца. Та волна чувств, которую он ощутил, когда вонзил кинжал в грудь живого человека, отступила, забрав с собой все эмоции, какие только могли быть.

— Я поражен, — раздался за спиной голос Салдая. — Честно говоря, когда я увидел твою физиономию при встрече с другом, то подумал, что ты не справишься. А тут такая чистая работа!

Здоровяк подошел к телу. Проверил пульс, осмотрел рану. Точный удар промеж ребер, прямо в сердце. Рыжий паренек умер быстро и без лишних мучений. Салдай внимательно осмотрел все вокруг, проверяя, нет ли ненужных свидетелей произошедшего. Никого.

— Я поражен, — повторил он. — Не зря потратил свое время на тебя. Какое хладнокровие, какой расчет! Воспользовался моментом, чтобы уйти подальше от чужих глаз, а затем пришил собственного друга. И ведь какой момент выбрал! Теперь смерть повесят на кого-то из обиженных его речами посетителей таверны. А "парень, который был с ним" бесследно пропадет, и все решат, что от тебя избавились как от свидетеля. Естественно, виновного не найдут, и концы в воду. Восхитительно. Изящная импровизация! Я попрошу босса, чтобы он сделал меня твоим наблюдателем. Следить за такой работой — одно наслаждение.

Хладнокровен и расчетлив? Импровизация? Кажется, Салдай увидел только то, что хотел видеть в новичке, и случайное стечение обстоятельств было принято им за мастерство.

Сзади к Ранкиру подошел Тиуран и положил руку на плечо друга, глядя на свое тело: "Надеюсь, это не зря. Не совершай моих ошибок, не останавливайся на полпути".

— Да. Спасибо.

Салдай покосился на одиноко стоящего молодого убийцу и, пробормотав: "Странный он все-таки. К этому еще надо будет привыкнуть…", — пошел за лошадьми.

* * *

— Мой народ верит в меня. Они отказываются принимать тот факт, что я собственноручно отпустил изменника.

Последние несколько дней Бахирон почти не отходил от узкого окна в своих покоях, из которого смотрел на Донкар. Он не слышал людей, не мог разглядеть их, но он видел, как в день раскола страны из столицы потянулась тонкая вереница небольших темных точек — уходили марийцы. Город покидали обычные ремесленники, мелкие торговцы, практически вся гвардия и даже часть армии. Те из марийцев, которые решили остаться в Донкаре, помимо обычных насмешек и презрения почувствовали на себе недоверие и агрессию уроженцев Илии. Все понимали — что-то произошло, и никто не знал что именно, но винили во всем Марию.

Такие беспокойные донесения поступали королю с улиц города. И в то же время, народ не верил слухам о бездействии Бахирона, когда Илид По-Сода в лицо оскорбил его, насмехаясь над вековыми традициями монархии, а потом еще и присвоил себе треть страны. Какой сумасшедший поверит в это?

В огромном кресле короля над потрепанной книгой сидела красивая молодая женщина, тихо напевающая мелодию илийской колыбельной. Бахирон обернулся и посмотрел на свою жену.

— Я всегда хотел спросить тебя, Джоанна, — он подошел и встал на колени перед креслом. — Эта мелодия. Она же причиняет тебе боль, а ты продолжаешь ее петь изо дня в день уже многие годы. Почему ты не желаешь забыть ее, выбросить из головы?

— Я не хочу забывать нашего ребенка, — грустно улыбнулась королева. — К тому же, зачем забывать колыбельную, если она еще будет нужна, когда я рожу тебе наследника.

"Наследника. Она ведь знает, как меня называют за спиной. Король Бахирон Мур Последний. Но продолжает верить, что сможет родить мне сына. Это было бы прекрасно…"

— Если бы осталось еще что наследовать, — вслух закончил мысль Бахирон.

Королева Джоанна Кассия печально вздохнула и прикрыла книгу. Она с нежностью взглянула на своего мужа. Только здесь и только с ней он мог позволить себе сбросить с плеч мантию короля, скрывающую обычного человека за неестественным блеском ореола правления. И сейчас этот человек был предан другом, раздавлен ответственностью, потерян в лабиринте неоправданных ожиданий продолжающего верить в него народа.

— Расскажи мне, что тебя так сильно беспокоит, — попросила Джоанна.

— Из головы не выходят слова Илида, они словно преследуют меня, — не вставая с колен, ответил Бахирон, взяв супругу за руку. — Он говорил, что я не достоин быть королем, что никто не достоин управлять всем в одиночку. Он высмеял наши традиции, бросил мне вызов… Нет, это был даже не вызов. Илид просто поставил меня перед фактом, что теперь будет так, как он сказал. Мой друг хотел убить меня, когда я оказался скованным обстоятельствами и позволил умереть тем марийцам. А затем…

Король замолчал, в который раз уже переворачивая преющую листву воспоминаний. В тот день он стоял и безмолвно смотрел, как обрушилась дружба, распалась страна, треснуло будущее, показав всему миру изъеденное червями прогнившее нутро. Не было ни слов, ни сил, ни желания.

— Почему так? — Бахирон полушепотом озвучил вопрос, преследующий его с того самого дня.

Джоанна улыбнулась мужу, понимая, что он все равно не видит ее, пусть она и сидит прямо перед ним. Сейчас Мур склонился над своим полуживым ребенком, Алокрией, который истекал кровью и чувствовал боль в отсутствующей половине тела, уносимой на восток марийской рекой.

— Просто ты хороший человек.

— И плохой правитель…

— Нет, — твердо произнесла Джоанна. — Посмотри внимательнее на Алокрию и ответь: разве это ты виноват в отделении Марии?

— Я король, — возмутился Бахирон. — Но позволил произойти такому. Кому еще быть виноватым?

Джоанна многозначительно перевела взгляд на окно в город, а затем снова посмотрела мужу прямо в глаза.

— Дело не в наличии или отсутствии власти. Виноваты все. И в первую очередь илийцы. Нет, не те, которые сидят в советах, владеют обширными землями, имеют высокие военные и светские чины. А ремесленники, которые берут с марийцев больше денег за "элитную работу с запада", торговцы, которые считают, что покупатель-мариец что-то должен им, рядовые солдаты, которые заставляют таких же рядовых марийцев выполнять грязную работу в казармах, цирюльники, владельцы таверн, магазинов, цирков и прочего, которые выгоняют марийцев из своих заведений. И это стало нормой в Алокрии. Илийцы позволяют себе так поступать, а марийцы терпят. Терпели раньше, но сейчас их терпение закончилось. Виноваты все, а не один лишь король.

Как всегда, Джоанна была права. Страна давно уже походила на назревший гнойник, а Бахирон все никак не мог его заметить, пока он не взорвался.

— Все равно я мог остановить раскол Алокрии, но не сделал этого.

— И кем бы ты тогда стал, если бы убил своего друга? — с печальной улыбкой спросила королева, не подавая вида, что