– Пока что он как дитя из инкубатора, – зло проговорила Мэри.

– Жизнь для Роберта потеряла смысл, – сказал я. – Ты и не представляешь, что с ним сделала. Ему теперь абсолютно плевать, выигрывает он или нет в теннисе и гонках.

Рассказывая о любви другого, я заглянул в широкие голубые окна ее души, и безумное желание захлестнуло меня.

– Он теперь даже не улыбается, когда кто-то произносит «Писконтьют» так, как это пишется, – пробормотал я севшим голосом.

– Мне жаль.

Потеряв голову, я схватил ее за запястье.

– Ты любишь меня?

– Я могла бы, – ответила она.

– Да или нет?

– Для девушки, которую учили быть дружелюбной и мягкой, такое сказать нелегко. А теперь позволь честной девушке делать ее работу.

Я сказал себе, что никогда еще не встречал такой честной и милой девушки, и вернулся к Роберту уже ревнивым соперником.

– Я не могу есть, не могу спать, – пожаловался он.

– Не рыдай у меня на плече, – отрезал я. – Ступай к своему папочке и расскажи ему. Пусть посочувствует.

– Боже, нет! С чего это тебе такое пришло в голову?

– Ты когда-нибудь разговаривал с ним хоть о чем-нибудь? – поинтересовался я.

– Ну, в детстве было кое-что… он называл это «узнать мальчишку получше». Выделял на это вечер среды, когда я был маленьким.

– Превосходно, – сказал я. – У вас есть прецедент. Возроди дух тех деньков.

Я хотел, чтобы он поскорее убрался с дивана, чтобы я мог вытянуться на нем и уставиться в потолок.

– Ну, мы не то чтобы разговаривали, – сказал Роберт. – Дворецкий приходил в мою комнату, устанавливал кинопроектор, а потом приходил отец и запускал ровно на час мультфильмы с Микки-Маусом. Пока они крутились, мы просто сидели в темноте.

– Прямо неразлейвода, – проговорил я. – И по какой же причине закончилось столь эмоциональное общение?

– По разным. В основном из-за войны. Отец был главным по гражданской обороне в Поните, заведовал сиренами и все такое. Это занимало у него массу времени. Так что я заряжал пленку и смотрел мультфильмы один.

– Детишки здесь рано взрослеют, – заметил я, раздумывая над непростой дилеммой.

Моим долгом как гувернера было сделать из Роберта взрослого индивидуума. В то же время его незрелость давала мне огромное преимущество в нашей борьбе за Мэри. В конце концов я остановился на плане, который должен был сделать из Роберта мужчину и в то же время привести Мэри в мои объятия.

Я остановил ее в холле и спросил в лоб:

– Мэри, так все-таки Роберт или я?

– Тс-с-с-с! – шикнула она. – Потише. Внизу коктейльная вечеринка, а звуки отсюда очень хорошо разносятся.

– Ты бы хотела распрощаться со всем этим? – прошептал я.

– Отчего же? Я люблю запах мебельной политуры, зарабатываю больше, чем моя подруга на авиационном заводе, и общаюсь с людьми из высшего общества.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня, Мэри, – сказал я. – Я никогда не буду тебя стыдиться.

Она отступила на шаг.

– Зачем ты так плохо говоришь? Кто стыдится меня? Я хочу знать!

– Роберт, – сказал я. – Он любит тебя, но его стыд сильнее его любви.

– Он любит танцевать со мной, – запротестовала она. – Мы чудесно проводим время.

– Не на людях, – сказал я. – Как думаешь, при всем твоем очаровании станцевал бы он с тобой хоть одно па в яхт-клубе? Черта с два!

– Станцевал бы, – медленно проговорила она. – Если бы я захотела. По-настоящему захотела.

– Да он скорее умрет. Слыхала о тайных алкоголиках? Которые пьют, запершись в гардеробных? Так вот, ты завела себе такого же гардеробного возлюбленного.

Я оставил Мэри наедине с этой досадной мыслью и с удовлетворением увидел вызов в ее взгляде, когда поздним вечером она пришла танцевать. Впрочем, ничего не происходило, пока между нами не вклинился Роберт. Обычно Мэри просто переходила из моих объятий в объятья Роберта, не открывая глаз и не сбиваясь с шага. Сегодня она остановилась, широко раскрыв глаза.

– В чем дело? – спросил Роберт, изгибаясь всем телом и крутясь на носках, тогда как Мэри стояла выпрямившись, словно стальная мачта. – Что-то случилось?

– Ничего, – ответила Мэри хрупким голосом. – Почему ты решил, будто что-то случилось?

Успокоенный, Роберт вновь принялся изгибаться и крутиться, и вновь Мэри не двинулась с места.

– Все-таки что-то случилось, – проговорил он.

– Как ты полагаешь, Роберт, я привлекательна? – холодно поинтересовалась Мэри.

– Привлекательна? – поразился Роберт. – Привлекательна? Господи, конечно же, да! Я готов трубить об этом на каждом перекрестке.

– Не менее привлекательна, чем любая моя ровесница в Писконтьюте?

– Намного более! – воскликнул Роберт, снова и снова безуспешно пытаясь начать танец. – Намного, очень-очень намного, – продолжал он, постепенно замедляя движения.

– У меня хорошие манеры?

– Самые лучшие! – Роберт казался озадаченным. – Лучше не бывает, Мэри.

– Так отчего же ты не пригласишь меня на танцы в яхт-клуб?

Роберт окаменел.

– В яхт-клуб? – переспросил он. – Здесь, в Поните?

– Другого поблизости нет, – сказала Мэри.

– Роберт, – с надеждой проговорил я. – Она интересуется, мужчина ты или мышь. Хочет знать, пригласишь ли ты ее на танцы в яхт-клуб или ей придется исчезнуть из твоей жизни и отправиться работать на авиазавод.

– На авиазаводе наверняка нуждаются в приличных девушках, – подтвердила Мэри.

– Лучше я и не встречал, – кивнул я.

– Там, на авиазаводе, своих девушек не стыдятся, – продолжала Мэри. – Их приглашают на пикники и на рождественские вечеринки, и на свадьбы и куда угодно; бригадиры, вице-президенты, главный инженер и инспектор приходят на вечеринки и танцуют с девушками и веселятся. Мою подругу повсюду водит инспектор.

– А что такое инспектор? – спросил Роберт, пытаясь выиграть время.

– Не знаю, чем он занимается, – заявила Мэри, – но точно знаю, что он сам зарабатывает на жизнь и что он не гардеробный возлюбленный.

Роберт лишился дара речи.

– Мужчина или мышь? – задал я вопрос, чтобы не дать ему улизнуть.

Роберт какое-то время жевал губу и наконец пробормотал что-то неразборчивое.

– Что ты сказал? – спросила Мэри.

– Мышь… – выдохнул Роберт. – Я сказал «мышь».

– Мышь, – тихо произнесла Мэри.

– Не говори так, – с отчаянием произнес Роберт.