– А как еще можно сказать «мышь»? – усмехнулась Мэри. – Спокойной ночи.

Я последовал за ней в холл.

– Ну что ж, – сказал я. – Это было жестоко, зато…

– Мэри! – В дверях появился бледный Роберт. – Тебе это не понравится. Это будет отвратительно, и ты переживешь ужасные минуты. Вот почему я сказал «мышь»!

– Пока играет музыка, – сказала Мэри, – и джентльмен гордится своей леди, ничто не имеет значения.

– Угм, – сказал Роберт.

Он снова скрылся в гостиной, и мы услышали скрип диванных пружин.

– Ты говорил… – начала Мэри.

– Я говорил, что это было жестоко, – сказал я ей, – но когда-то сослужит ему хорошую службу. Это годами будет грызть его изнутри, и есть хороший шанс, что он станет первым полноценным человеком в истории Писконтьюта.

– Слышишь? – сказала вдруг Мэри. – Он говорит сам с собой. Что он говорит?

– Мышь, мышь, мышь, – говорил Роберт. – Мышь, мышь…

– Мы подожгли фитиль духовной бомбы замедленного действия, – прошептал я.

– Мышь, мужчина, мышь, мужчина, – говорил Роберт.

– И через пару лет, – сказал я, – бабах!

– Мужчина! – закричал вдруг Роберт. – Мужчина, мужчина, мужчина! – Он вскочил и выбежал в холл. – Мужчина! – яростно вскрикнул он, бросился к Мэри и принялся осыпать ее поцелуями. Затем крепко схватил за руку и потащил за собой вниз по ступенькам на третий этаж.

В ужасе я последовал за ними.

– Роберт, – задыхаясь, проговорила Мэри, – что происходит?

Роберт уже барабанил в двери родительской спальни.

– Сейчас увидишь, – бросил он. – Я собираюсь заявить всему миру, что ты моя!

– Роберт, послушай, – начал я, – может, стоит сначала немного остыть и…

– Ага! Великий создатель мышей! – бешено прохрипел он и сшиб меня с ног. – И как тебе мышиный удар? – Он снова забарабанил в дверь. – Кто в теремочке живет?

– Я не хочу быть твоей, – проговорил Мэри.

– Мы уедем куда-нибудь на Запад, – сообщил ей Роберт, – и будем выращивать герефордских коров или соевые бобы.

– Я просто хотела на танцы в яхт-клуб! – испуганно пискнула Мэри.

– Ты что, не поняла?! – рявкнул Роберт. – Я твой!

– Но я – его!

Мэри ткнула в меня пальцем, вывернулась из хватки Роберта и бросилась наверх в свою комнату. Роберт последовал за ней, однако она захлопнула дверь и повернула ключ.

Я медленно поднялся, потирая разбитую скулу.

Дверь спальни мистера и миссис Брюер распахнулась. Мистер Брюер стоял в проеме, не сводя с меня горящих глаз, кончик языка между зубами.

– Итак? – вопросил он.

– Я… э… м-м… – промычал я, пытаясь выдавить улыбку. – Не обращайте внимания, сэр.

– Не обращать внимания?! – взревел он. – Вы ломитесь в дверь, словно наступил конец света, а теперь советуете мне не обращать внимания? Вы пьяны?

– Нет, сэр.

– Что ж, и я не пьян, – сообщил он. – Мой ум ясен как стекло, и вы уволены.

Он захлопнул дверь.

Я отправился в наши с Робертом апартаменты и принялся паковать вещи. Роберт снова лежал на диване, таращась в потолок.

– Она тоже пакуется, – сказал он.

– Гм?

– Теперь вы поженитесь, да?

– Похоже на то. Мне нужно найти другую работу.

– Сочти свои благословения, – переиначил он старую песенку, – ибо, по благодати Божией, лжец ты.

– Остыл немного? – поинтересовался я.

– Я все равно покончил с Понитом.

– Мудро.

– Я хотел бы, – продолжал Роберт, – чтобы вы с Мэри оказали мне перед отъездом одну услугу.

– Говори.

– Я бы хотел протанцевать с ней по ступенькам. – Глаза Роберта расширились и загорелись как в тот раз, когда я застал его танцующим в одиночестве. – Как Фред Астер.

– Конечно, – кивнул я. – Такое я не упустил бы ни за какие деньги.

Проигрыватель был включен на полную громкость, и все двадцать шесть комнат загородного домика Брюера на рассвете запульсировали в ритме танго. Роберт и Мэри, словно единое целое, изгибались и крутились на носках, спускаясь по спиральной лестнице. Позади шел я со своим и ее багажом.

И снова мистер Брюер вихрем вылетел из спальни.

– Бабс! Что все это значит?

Ответ Роберта отцу – я понимаю это каждый раз, когда заполняю анкету соискателя работы – мог бы быть и не таким отважным. Не будь эти слова произнесены, отношение мистера Брюера ко мне с годами могло бы смягчиться. Но теперь, когда я пишу его имя последним в ряду моих работодателей, то всегда немного смазываю его подушечкой большого пальца в надежде, что потенциальный наниматель удовлетворится моей честной улыбкой.

– Это значит, сэр, – сказал Роберт, – что вам следовало бы поблагодарить моих друзей за то, что они воскресили меня из мертвых.

В отделе учета акционеров, что в финансовом департаменте американской компании «Молот и наковальня», окон не было. Из громкоговорителя рядом с часами на зеленой стене лилась приятная музыка; она увеличивала производительность отдела на три процента, не давала забыть о смене времен года и была своего рода окнами для сотрудников – Бада Кармоди, Лу Стерлинга, ну и Нэнси Дэйли.

Сейчас громкоговоритель наигрывал песни о весне. Кармоди и Стерлинг, оставив шестидесятичетырехлетнюю мисс Дэйли за главного, отправились пить утренний кофе.

Беззаботные и не отягощенные амбициями, они неторопливо шли по двору фабрики к воротам, за которыми их ждал бар «Супергриль». В свое время им обоим дали понять, что у них нет бесценных качеств, позволяющих выбиться в начальники, и потому, в отличие от суетящихся вокруг молодых людей с наивным энтузиазмом в глазах, Кармоди и Стерлинг носили удобную и недорогую одежду и выходили испить кофейку, когда вздумается.

Еще у них был целый пласт юмора, закрытый для тех, кому светило большое будущее в организации: они свободно отпускали шуточки о компании «Молот и наковальня», ее продукции, сотрудниках и акционерах.

Сорокапятилетний Кармоди теоретически отвечал за работу отдела, состоящего из молодого Стерлинга, мисс Дэйли и папок с документами, однако, будучи анархистом по духу, никогда не отдавал указаний. Высокий и худой мечтатель, он гордился тем, что больше склонен к творчеству, нежели к начальствованию, так что энергия его уходила на то, чтобы набивать ящик предложений, украшать офис к праздникам и собирать лимерики в папку, запертую в столе.