– Нет.

Нужно было действовать быстро. Он чувствовал себя, как неуклюжий пятнадцатилетний подросток, который звонит самой красивой девочке в классе.

– Я хотел сказать, что если у вас будет настроение, позвоните мне, просто так, чтобы поговорить.

Если он пойдет дальше, то начнет нервничать. Пока она не даст явного сигнала, он ни о чем больше не станет просить. Его поведение и без того должно казаться ей подозрительным. Он что, как пиявка, хочет обернуть ее трагедию себе на пользу? А может быть, она не против поиграть с огнем? Их безусловно тянет друг к другу. Так не сдастся ли она прямо сейчас, в скором времени после смерти Дэвида Кахане, открыв новую страницу желания и дозволенности?

– Я позвоню. Спасибо.

Он взял быка за рога:

– Куда вы ходили – в окружной музей или в современного искусства?

– Смотрели обычную коллекцию в окружном. Там есть несколько неплохих работ Гудзонской школы.[31]

Настал момент покрасоваться.

– Не знаю, политкорректно ли это, но я тащусь от пейзажа девятнадцатого века.

– Я буду хранить вашу тайну, – сказала она.

Теперь настал момент прощупать почву.

– Вы уже вернулись на работу?

– Да. Не могла сидеть дома. Все хорошо. Все очень внимательны ко мне.

Гриффин положил телефонную трубку на подушку и прижался к ней ухом. Его клонило в сон.

– Какие у вас планы?

– Никаких.

– Послушайте, я хочу вас видеть. Не знаю, возможно ли это. Я не знаю вас, не знаю ничего о вашей жизни. Уверен, у вас есть друзья, которые могут помочь вам пережить трудное время намного лучше, чем я. Но мне кажется, что между нами есть какая-то связь, и… – Он дал ей шанс закончить его фразу.

– Все так сложно. Я даже не могу объяснить свои чувства. Но между нами есть какая-то связь, и я хочу вас видеть. В тот вечер, когда вы позвонили Дэвиду, у меня было ощущение, что мы с вами говорим не в последний раз. Наверное, это ужасно, но я многое извлекла из всего этого, – она имела в виду жестокое убийство своего любовника, – и важно иметь возможность говорить о своих чувствах. Вы сами не понимаете своих чувств, пока не начнете о них рассказывать. И эти чувства меняются. Я слишком разговорилась, да? Но извиняться не стану.

Он подумал, что следует поменяться ролями и выставить себя как жертву сложившейся ситуации. Нужно сказать, что ему было бы проще звонить ей за спиной Дэвида Кахане, чем перешагивать через его труп. Он попробовал сформулировать это так:

– Мне было бы легче звонить вам, если бы он был жив.

– Да.

– Но, несмотря на это, я вам позвонил.

– Я рада, что вы это сделали.

– Мне легко с вами общаться. А вам легко?

– Да.

– Мы о многом не говорим. Но я ценю нашу сдержанность.

– В этом есть какая-то утонченность, правда?

Пока он не хотел идти дальше.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– И вам также.

Чей теперь ход? Он позвонит ей через несколько дней и назначит свидание на следующие выходные. Он забыл, как она выглядит. Он узнает ее, когда увидит, но описать бы не смог. Темные волосы и грустные глаза. Он погасил свет и в темноте спальни попытался представить Джун Меркатор, но не смог. Все, что он мог вызвать в воображении, было бесформенным. Живыми были только руки, которые тянулись к нему. Он закрыл глаза, погрузившись в собственную темноту, и абстрактная форма приобрела более конкретные очертания. У нее были длинные волосы. Фантом парил в воздухе, взывая к Гриффину. Он мог погладить ее бедра. Фантом держал дистанцию. Может быть, меня ослепило желание, подумал он. Я могу прикасаться, но ничего не вижу. Он знал, что у себя в комнате Джун Меркатор пыталась представить его. Он перевернулся на живот, чтобы дать фантому приблизиться, он не хотел спугнуть его своим взглядом.

Он ожидал найти очередную открытку с утренней газетой, но ее не было. Он позавтракал в отеле «Бель-Эр» в компании одного режиссера.

Как только Гриффин расположился у себя в кабинете, в дверь постучал Ларри Леви. На руке у него был гипс. Лицо обветрилось и загорело, только от очков остались белые круги вокруг глаз. Гриффин знал, что Леви хотелось рассказать, как он сломал руку и что делали врачи, поэтому он не задал никаких вопросов и пригласил его сесть.

– Добро пожаловать в родные пенаты, – сказал он. – Ремонт закончился?

– Все отлично. Я очень доволен. – Леви достал из кармана пилочку для ногтей и почесал руку под гипсом. – Пора браться за работу. Левисон подкинул мне несколько проектов. Пара новых книг, которые купила студия, и несколько идей для римейков. Он показал мне список авторов, и я сказал, что он мне не нравится. Я бы не хотел ограничиваться авторами, которые нравятся ему.

– Если вам кто-то нравится, всегда можно пробить его идею.

– Это также касается режиссеров. Нам нужны новые люди. Нечего иметь дело с человеком, который ставил фильм по Нилу Саймону,[32]например. А в списке режиссеров я нашел таких троих.

– Кого, по-вашему, следует включить в список?

– В этом-то и дело, – сказал Леви. – Нам надо найти таких людей. Молодых режиссеров, стильных режиссеров.

– Вы хотите сказать, нам следует искать студентов режиссерских курсов? – холодно сказал Гриффин.

– Совершенно верно. И посещать фестивали. И я знаю, что и вы думаете об этом. Все так думают. Но дело в том, что мы должны резвее искать молодых и талантливых. Мне кажется, у меня чутье на талант.

– Обо всем этом вы говорили с Левисоном?

– Естественно.

– И он купился?

– Что вы хотите сказать?

– То, что сказал.

Гриффин решил пойти на обострение. Ему было нужно вывести Леви из равновесия.