– Не могу дотянуться до стихий самостоятельно. – Признание обжигает грудь: неужели я говорю о таком вслух? Но я устала от секретов. Измучилась бороться с проблемами. А если Кэл не особо прав? Может, дело не в боли, и помочь в этой беде способен другой Стихийник?

– И давно так? – уточняет мама обманчиво безучастным голосом.

На одну напряженную секунду мне хочется соврать. Притвориться, что все не очень-то и плохо. Но мне необходима помощь.

– С тех пор, как Бентон меня отравил.

– Что?! – Мама вскакивает, смотрит на меня сверху вниз, морщина на лбу становится глубокой. – Хочешь сказать, что ты ездила в Нью-Йорк магически бессильной? И согласилась помогать Совету, зная, что стихии тебе не повинуются? – резко и пронзительно кричит она.

Я морщусь, а мамин возглас вспарывает тишину кладбища.

– Сила исчезла не полностью… – Я подтягиваю колени к груди и робко смотрю на мать. – Просто… мне больно ее использовать.

Родительница расхаживает возле могилы, и ничего хорошего это не сулит.

– Давай проясним ситуацию. Ты поехала в Бруклин без магической силы, едва уцелела, выполняя задание, которое стоило Саре ее дара, а я узнаю об этом лишь сейчас? Ханна, если ты в таком состоянии, я не выпущу тебя из города.

Чувство вины накрывает с головой. После возвращения в Салем я не видела Сару, навестить ее не хватило пороху, зато от мамы слышала предостаточно. Новости настолько выбили Рейчел из колеи, что стресс повлиял на беременность.

Как именно, мама не сказала, но упомянула, что у Рейчел – постельный режим на две недели, до следующего осмотра.

Но беда Сары – еще один повод не остаться в стороне. Я в долгу перед ней и попробовать обязана.

Заставляю себя подняться и бросить вызов матери.

– Ты не запретишь мне поехать в Итаку. И не воспротивишься решению Старейшины.

– А Китинг известно про потерю силы? – Мама достает мобильный с таким видом, будто сию секунду готова позвонить Старейшине Заклинателей и объяснить, что со мной произошло.

Не могу этого допустить. Нельзя позволять маме вывести меня из игры только потому, что я наконец ей доверилась.

– Не надо говорить Китинг. Дэвид нам нужен.

Мать водит пальцем по экрану телефона.

– Пусть Совет найдет кого-то другого.

– Времени нет. – Я тянусь к ее мобильному, но порыв ветра отталкивает меня на несколько шагов. – Мам, пожалуйста.

– Я не собираюсь терять дочь. Даже если ради этого придется запереть тебя в доме.

В груди закипает что-то черное, горькое, злое. Мама не должна вести себя так со мной. Ей бы помочь мне, а не лишать единственного шанса истребить Охотников.

– Папа так не поступил бы! – восклицаю я, заливаясь горючими слезами.

– Твой отец умер.

Ее слова как удар под дых, кажется, у меня не выдержат легкие.

Мама набирает чей-то номер и быстро договаривается о встрече сегодня вечером. Сопоставляются расписания, предлагаются разные варианты места и времени. Я опускаюсь на траву рядом с папиной могилой и зло смотрю на родительницу.

– Ненавижу тебя! – Глупые детские вопли заполняют пространство между нами, увеличивают его, делают непроходимым.

Мать отсоединяется и снова смотрит на меня сверху вниз. Взгляд у нее совершенно непроницаемый.

– Лучше ненавидящая дочь, чем погибшая. – Она касается надгробия и на миг закрывает глаза. – Поехали! Нас ждет Райан.

За окном мелькают деревья с первыми признаками осеннего багрянца.

– Что-то ты притихла.

– Хм?.. – Отрываю взгляд от движущегося пейзажа и смотрю на Кэла.

Вчера вечером Арчер согласился устроить встречу мамы и Старейшины. По дороге к дому детектива я не проронила ни слова, хотя мать сказала, что поступает исключительно из любви ко мне. Когда она объяснила Китинг, что случилось с магической силой ее дочери, произошло неожиданное.

Старейшина отреагировала спокойно.

Китинг извинилась: дескать, она не подумала, как случившееся могло повлиять на мой дар. И попросила прощения за то, что невольно вынудила меня скрывать правду о своем плачевном состоянии. Вдобавок Старейшина даже заверила меня – проблемы с использованием магии или полная ее потеря никогда не подорвут сущность Стихийницы.

Тепло ее слов чувствуется и сейчас. Ощущаю успокоение. Я и не предполагала, как сильно нуждаюсь в поддержке.

Мама согласилась с Китинг, но потом Старейшина заявила, что в Итаку я все равно поеду. Для вербовки магия не требуется, а тактика знакомства с Дэвидом немного изменилась.

С тех пор мы с мамой не общаемся.

– Извини, – наконец говорю я, отгоняя воспоминания. – Что-то слишком много мыслей.

«Например, о том, что я никудышная дочь». Мать никогда не простит мне поездку в Итаку, но и я все еще на нее злюсь. Вместо того чтобы помочь, она пыталась отнять единственное, что делает мою жизнь осмысленной.

– Вот и у меня то же самое. – Прежде чем обогнать фуру, Кэл смотрит в зеркало заднего обзора, потом оглядывается через плечо. – Я думал о Морган.

– О моей девушке? С чего бы?

– Мне интересно, почему ее присутствие укрепляет твою силу. – Мы обгоняем фуру и снова встраиваемся в правый ряд. – У меня есть теория.

В голосе парня столько волнения, что я не знаю, улыбаться мне или стонать.

– Эта теория лучше, чем прошлая, когда следовало позволить себе почувствовать немного боли? Вчера на кладбище боли было хоть отбавляй, а дару моему – хоть бы хны. – Открываю бутылку газировки, чтобы сделать глоток.

Кэл бросает взгляд на меня и снова сосредоточивается на дороге.

– По-моему, ты ее любишь.

Реплика Кэла застает врасплох – я кашляю и чихаю, пузырьки газа попадают в нос.

– Что, прости? – Вытираю содовую с подбородка, чувствуя, как краска смущения заливает лицо и шею.

– Сама подумай, – советует Кэл, игнорируя мой нервный захлеб. – Боль тесно связана с любовью. Ты горюешь по отцу, потому что любишь его, но, блокируя отрицательные чувства, наверное, и от положительных отрешаешься.

– А присутствие Морган помогает? – Слово на букву Л я не употребляю сознательно. Не пойму, это ли чувство я испытываю, когда она рядом, но в такие минуты мне хорошо, тепло и безопасно. И я хочу видеть Морган каждый день, оберегать ее и смешить… и понимать, о чем она думает и на что втайне надеется.

Но раньше я считала, что люблю Веронику, а у нас ничего не вышло. Я не готова сделать признание. Не могу даже всерьез думать на щекотливую тему.