Кивнув, я крепко сжимаю протянутую ладонь.

– Сейчас тут станет по-настоящему темно. Держись!

– Что ты?..

Пули градом летят в окна. Кэл разбивает пузырек. Тьма растекается по воздуху, как чернила. Вся квартира, весь этаж наполняются тенями такой густоты, что ничего не разглядеть.

Меня направляет лишь рука Кэла – мы выбираемся из квартиры убитого Заклинателя и скрываемся на извилистых улицах.

* * *

«Почему они хотят нас убить?»

Это единственная связная мысль, которая крутится у меня в голове и выпадает из калейдоскопа боль-кровь-смерть.

С помощью двух снадобий мы возвращаемся в отель незамеченными. Пока я стою в душе и соскребаю с кожи остатки крови Дэвида, Кэл звонит Арчеру и сообщает о случившемся. В полной пара ванной комнате – затуманенной, дымчатой, как та, в которой мы нашли Дэвида, – я надеваю чистые вещи. Кэл тем временем уже разговаривает по телефону с моей мамой, по его словам, мы в безопасности и скоро вернемся в Салем.

Что мы им сделали?

Почему они нас так ненавидят?

Вопросы кружатся, как два циклона, когда я залезаю в слишком мягкую постель и натягиваю одеяло до подбородка. Я в разобранном состоянии, балансирую на грани нервного срыва, зато Кэл – сама сосредоточенность. Он меряет комнату шагами в ожидании указаний Арчера, а когда они наконец поступают, уходит разруливать ситуацию с телом доктора О’Коннелла.

Под одеялом хорошо и спокойно, я не выбираюсь наружу, чтобы задать вопросы или попрощаться с Кэлом. Я не знаю, что именно он намерен делать и как собирается защититься, если вернутся Охотники. Не то чтобы мне было все равно, разумеется, мне не все равно, однако стресса или беспокойства я не вынесу.

Я не выдержу даже мысли о том, что с Кэлом может произойти что-то страшное.

Может, права Вероника. Наверное, мне стоит сбежать, и пусть проблемы решают другие, а ответственность за судьбу кланов ляжет на плечи кому-нибудь еще. Кому-то вроде Кэла, Арчера или Старейшины Китинг. Кому-то, кто понимает, что за хрень здесь творится.

Кому-то, но не мне.

Когда Кэл возвращается, его одежда попахивает дымом, но ни он, ни я об этом даже не заикаемся. Кстати, он приходит не один, а с Вероникой. Она разувается, залезает на кровать и крепко меня обнимает. В ее прикосновениях – поддержка всего нашего ковена, и в этот момент безусловной любви и стопроцентного доверия я окончательно сдаюсь. Механизмы самозащиты ломаются на мелкие кусочки, и я реву так, что сбивается дыхание.

Вероника не отпускает меня, пока я не проливаю все слезинки до последней. Чувствуя себя до болезненного уязвимой, я, похоже, засыпаю.

Когда я открываю глаза, то вижу Веронику. Она стоит на коленях у кровати.

– Нам пора, Ханна, – говорит она тихо, но настойчиво, лишая меня возможности спорить. – Я еду с вами.

Вероника вытаскивает меня из кровати, а Кэл, успевший сложить мои вещи в чемодан, уже ждет у двери. Заклинатель передает ключи Веронике, чтобы мы могли ждать в машине, пока он расплачивается за номера.

И вот мы на трассе, едем обратно в Салем.

– Как же это случилось? – спрашивает Вероника, когда мы застреваем в пробке у Олбани. Она сидит рядом со мной, и хоть это, строго говоря, не особо безопасно, позволяет мне растянуться на сиденье. Моя голова лежит на свитере, расстеленном на ее коленях. Она играет с моими волосами, убирая их от лица. Жестикуляция у Вероники – совсем как у ее матери. Точно так же миссис Мэттьюз утешает заболевших детей из ковена, а я вдруг чувствую, что до физической боли соскучилась по своей маме.

Поверить не могу, что перед отъездом наговорила ей столько гадостей.

– Понятия не имею. – Судя по голосу, Кэл измучен не меньше моего. Слишком много переживаний и страха, Слишком Много Всего, поэтому сил у парня нет. – Охотники не могли знать ни о Дэвиде, ни о нашей поездке. Если Дэвид сам им не сказал, то я не представляю…

– А если сказал? – Вероника напрягает спину, заставляя и меня сесть прямо. – Ханна говорила, вы хотели завербовать его, потому что он что-то разрабатывает… Вдруг парень помогал Охотникам создать препарат, раз он был помешан на науке?

– Зачем?

– Ради денег, – отвечаю я, перебивая Кэла. – Дэвида расстраивало, что Совет не финансирует его исследования. Вдруг он обратился к Охотникам?

Кэл резко ударяет по тормозам, потому что едущая впереди нас машина неожиданно останавливается.

– Если так, зачем им убивать Дэвида?

– Хвосты подчищают? – гадаю я. – Или мой звонок изменил мнение Дэвида. Вдруг он пожалел, что создал препарат, увидев, как его используют Охотники?

Мой вопрос повисает в воздухе, поскольку автомобили в параллельных рядах начинают ползти.

– Отказываюсь верить, что Заклинатель так поступил… – Кэл встраивается в средний ряд, который движется чуть быстрее, чем остальные. – По крайней мере, в Салеме мы будем в безопасности.

Кэл старается меня успокоить, а я чувствую знакомый холодок и быстро считаю в уме.

– Следующие семь дней, да, будем.

– Семь дней? – спрашивает Вероника. – Почему только неделю?

– Через семь дней начнется разбирательство. – Я пристегиваю ремень безопасности и смотрю в окно. – На время процесса Старейшине Китинг придется снять барьерный наговор. Чересчур велик риск того, что регуляры заметят Охотников, останавливающихся у городской черты.

Подруга по ковену напрягается, костяшки пальцев у нее белеют.

– Если не будет барьера…

– В здании суда мы станем легкой добычей. Ага. В курсе. – Прислоняю голову к окну. Остатки боевого духа улетучиваются. Это уже слишком. Охотники и потенциальные предательства, плюс все надежды Совета, заключенные в трех блокнотах, а записи в них не прочесть ни Кэлу, ни Арчеру.

Я смотрю, как мимо проползает мир – дюйм за осторожным дюймом – и просто не могу наскрести силу, чтобы переживать. Охотники лишат меня дара навсегда? Ну и что, я все равно не могу им пользоваться.

Разницы нет никакой.

Вероника запрокидывает голову к подголовнику. По щеке у нее течет слеза.

– Когда это кончится? Мы когда-нибудь будем жить без страха, как раньше?

– Бороться мы не перестанем, – обещает Кэл. – Элис удачно обрабатывает Эйшу. Мы проникнем на территорию компании. Надежда есть.

– Кэл, человек погиб. – Отрываю голову от прохладного стекла, и бесстрастность собственного голоса не нравится даже мне самой. Но я не способна сдобрить его эмоциями. Их просто не осталось. – Надежда Дэвида не вернет. И наговоры его не расшифрует. Все кончено.

– Дэвид – не единственный Заклинатель, использующий такой стиль, – парирует Кэл.

– А другие ученые среди наших есть? – не унимаюсь я. – Расшифровать его записи еще не означает понять их суть.