– Что ж, – удовлетворенно отвечает она, – это не мое и не твое дело. Только капитан так добр к тебе, и я хотела побольше узнать о нем. Если ему нравится молодая леди, надеюсь, она отвечает ему взаимностью. Должна после того, что он для нее сделал. Я не слышала ее имени. Как ее зовут?

– Это мисс Винн, мама. Очень богатая наследница. Даже уже не наследница, вернее, перестанет ею быть в следующий четверг. Она тогда станет совершеннолетней. Вечером в ее имении будет большой прием, танцы и всякие развлечения. Я это знаю, потому что капитан там будет; он сказал, что ему понадобится лодка.

– Винн? Уэльское имя. Интересно, не родственница ли она сэра Уоткина.

– Не могу сказать, мама. Мне кажется, есть несколько ветвей семьи Виннов.

– Да, и все хорошего рода. Если она из уэльских Виннов, капитан не ошибется, если возьмет ее в жены.

Сама миссис Уингейт уэльского происхождения, она родом из графства Пемброк, но вышла замуж за человека из Монтгомери, где родился и Джек. Только позже, став вдовой, она переселилась в Херефордшир.

– Так ты думаешь, она ему нравится, Джек?

– Не просто нравится, мама. Могу тебе сказать: он в нее влюблен по уши. И если бы ты сама увидела молодую леди, то не удивилась бы. Она почти такая же красивая, как…

Джек неожиданно замолкает, не собираясь открываться даже матери. До сих пор он так же старательно скрывал свою тайну, как и его патрон.

– Как кто? – спрашивает она, глядя прямо ему в лицо, и в глазах ее не просто любопытство – материнская забота.

– Кто?.. Ну, – начинает он смущенно. – Я собирался назвать имя девушки, которую считают самой красивой среди наших соседей.

– Особенно ты так считаешь, сын мой. Можешь не называть ее имени. Я его знаю.

– О, мама! О чем ты говоришь? – запинается он, не поднимая глаз от полусъеденного бифштекса. – Тебе рассказывали обо мне сплетни?

– Никто мне ничего не рассказывал. Слова мне об этом не говорили. Я давно уже сама вижу, хотя ты пытаешься скрыть от меня. Не хочу тебя винить, потому что она девушка хорошая и аккуратная. Но она намного выше тебя, мой сын; и ты должен думать, как вести себя. Если та молодая леди так же хороша собой, как Мэри Морган…

– Да, мама: самое странное, что они похожи…

Он прерывает мать и говорит возбужденно, потом опять замолкает.

– Что странно? – удивленно спрашивает она.

– Неважно, мама! Как-нибудь в другой раз я тебе все расскажу. Сейчас не могу: на часах уже почти девять.

– Ну и что?

– Я могу опоздать.

– Куда опоздать? Ты ведь не собираешься уходить на ночь? – спрашивает она, видя, что он встал.

– Я должен, мама.

– Но почему?

– Лодочный фалинь перетерся, и я хочу раздобыть новый трос. В магазине на переправе он есть, и я должен попасть туда до того, как его закроют.

Выдумка, но простительная: на самом деле не о фалине думает Джек, а о стройной талии Мэри, и не тросом намерен ее охватить, а своими сильными руками.

– А почему это нельзя сделать утром? – спрашивает неудовлетворенная мать.

– Ну, понимаешь, никогда нельзя знать, вдруг кому-нибудь понадобится лодка. Капитану нет, но он может передумать. И вообще он хотел отправиться в моей лодке на большой праздник в Ллангоррен Корт.

– Ллангоррен Корт?

– Да, это место, где живет молодая леди.

– Но ведь ты сказал, что это в четверг.

– Правда. Но вдруг лодку наймут на завтра, когда же я это сделаю? Еще в лодке небольшая течь, и я должен купить смолы и заделать ее.

Если бы мать Джека только вышла из дома и взглянула на «Мэри» у причала, она могла бы назвать сына лжецом. Вся оснастка цела, ни один трос не растрепался; течи почти нет, на дне лодки не больше двух-трех галлонов[70] воды.

Но добрая женщина не настолько подозрительна; напротив, она верит сыну, зная его правдивость, и поэтому отпускает его, добавив только:

– Не задерживайся, сын! Я знаю, ты скоро вернешься.

– Конечно, мама. Но почему ты так встревожена сегодня? Я ведь и раньше уходил по вечерам.

– Потому что сегодня, Джек, я немного боюсь.

– Чего боишься? Ведь к нам никто не приходил?

– Нет, после твоего ухода утром никого не было.

– Тогда что же тебя испугало, мама?

– Наверно, только сон прошлой ночью. Но сон был очень неприятный. Я тебе не рассказывала. Боялась, что ты огорчишься.

– Расскажи сейчас, мама.

– К нам это не имеет никакого отношения. Касается тех, кто живет по соседству.

– Морганов?

– Да, Морганов.

– Мама, что же тебе снилось о них?

– Я будто стою на холме над их домом посреди ночи, и вокруг меня все темно. И вот, глядя вниз, я вижу, как из их двери выходит…

– Что?

– Кэнвилл корф![71].

– Кэнвилл корф?

– Да, сын мой; я видела это – видела во сне. Она вышла из дверей дома фермера, прошла через двор, по мостику в саду и по лугу направилась прямо к переправе. Я не могла бы увидеть все это с холме, но во сне видела; видела, как свеча прошла к церкви и на кладбище. Это меня разбудило.

– Что за ерунда, мама! Нелепое суеверие! Мне казалось, ты оставила всю эту чепуху в горах Монтгомери или Пемброкшира, откуда все это родом, как ты мне сама говорила.

– Нет, сын мой, это не чепуха и не суеверие. Хотя англичане винят в этом нас, валлийцев. Твой отец верил в кэнвилл корф, я тоже верю, и не без причин. Я тебе никогда не говорила, Джек, но в ночь накануне смерти твоего отца я видела, как она вышла из нашей двери и направилась прямо на кладбище, на котором он сейчас лежит. Верно, как то, что мы здесь стоим с тобой, в доме Ивена Моргана кто-то обречен. У них