– Может, и так... – задумалась Таня. – Только все равно, от денег этих – один вред... Я в какой-то книжке прочитала, что самый счастливый человек – это тот, у которого ничего нет. Ему и терять-то нечего. Потому и живет себе спокойно. Живет потихоньку и радуется, а не мечется без конца, как белка в колесе.

– Нет, ты прелесть, Тань! И я тоже так считаю... – удивленно вскинул брови Мостовой, неожиданно для себя увидев в этом сидящем рядом конопатом чуде родственную душу, и она густо зарделась от его слов. – Всегда можно быть счастливым. Надо только от лишнего отказаться.

– Считаешь, а сам-то как живешь?

– Ну... это я так считаю, а вот жена с дочкой думают по-другому. Им для счастья намного больше надо. Вот и кручусь...

Татьяна промолчала. «А сам-то ты когда жить собрался? Неужто так и будешь всегда – только для своей жены и дочки?» – крутилось на языке, но она не решилась сказать. Может, и не поймет вообще – о чем это она.

– Ладно, Танюш, давай не будем больше об этом.

– Хорошо... Ты лежи. Пойду, лучины нащиплю. Да и воды надо побольше нагреть. Сегодня тебя побаним... А вот это все выпьешь, пока я хожу. – И, сняв с печки, поставила ему на чурбачок большую алюминевую кружку с отваром. – Тут травки разные с брусничным листом. Иван Семеныч где-то откопал. Пей и лежи. Ну, я пойду.

* * *

Стояла на дворе, и все думалось: «Чудной он какой-то. Чудной, но хороший».

Глотов зашел в ресторан «Максим», поднялся на второй этаж и занял свой любимый столик у стены, сбросив верхнюю одежду на рядом стоявший стул. Вот уже много лет, приезжая в Суньфенхэ, он пользовался услугами только этого кабачка. Здесь, в отличие от большинства других, было сравнительно чисто, да и адаптированная к русскому желудку китайская кухня – вполне сносна. Да к тому же не стоял, как везде, жуткий грохот от заведенной на полную громкость низкопробной попсы, и можно было спокойно пообедать в относительной тишине. Правда, дикая азиатчина, законченная безвкусица, с которой был оформлен ресторанный зал, раздражая, буквально била по глазам. Но Иван Филиппович нашел со временем удачный выход из этой неприятности. Он просто-напросто старался поменьше глазеть по сторонам, а если что-то и привлекало его внимание, так это большой подсвеченный аквариум напротив с манерными золотистыми вуалехвостами, за плавными изящными движениями которых можно было с интересом наблюдать часами.

– Добрая деня, – моментально выросла перед ним улыбающаяся щуплая и кривоногая официантка. – Ваша миню, пожалста.

– Не надо меню, кунечка. Принеси мне четвертинку жареной печени с луком и двести грамм водки «Один дома». – Но, вспомнив, что ему предстоит в гостинице очень непростой разговор с перекупщиком, с сожалением изменил свое решение: – Нет, давай, наверно, сто пятьдесят... И кофе. Без молока. Все. Да... и расчет, пожалуйста, принеси сразу. Я спешу.

– Хоросо, – прощебетала куня и понеслась выполнять заказ.

Глотов посмотрел на нее сзади и недовольно скривился: «И когда они уже наконец научатся подбирать персонал? Просто подиум уродства какой-то...» Но отвлекаться на глупости было некогда. Предстояло еще очень многое тщательно продумать. Надо было так выстроить этот предстоящий разговор, чтобы Сашка не догадался о реальном положении дел, иначе могла случиться большая беда. Филиппович это чувствовал всем нутром.

* * *

Глотову все-таки удалось выловить подполковника Одинцова. А дальше все пошло, казалось, по давно накатанной дорожке. Товар в таможню доставили к точно оговоренному времени. Он был, как обычно, аккуратно упакован в обработанный специальным составом полиэтилен и помещен в фальшивые бензобаки двух «КамАЗов», груженных кругляком. Одинцов уже вышел из кабинета, чтобы, как обычно в таких случаях, присутствовать на досмотре рядом с контролером и при необходимости умерить его служебный пыл, когда на руках защелкнулись наручники. Нынешний начальничек его попросту слил, заподозрив в том, что тот стал значительно урезать навар в свою пользу. Естественно, прыткие служаки тут же «обнаружили» тайник и бодро отрапортовали о своем «бескомпромиссном» свершении на благо Отчизны.

Сказать, что для Филипповича случившееся стало ударом – ничего не сказать. Его чуть Кондратий не хватил. За три дня в больнице еле откололи. Давление скакануло – жуть! И было отчего. Ладно там – сам товар. Это неприятно, но дело поправимое. А вот то, что вторично сорвал срок его доставки, оговоренный с Сашкой, действительно напоминало катастрофу. Ведь теперь перед Глотовым стояла почти невыполнимая задача: надо было упросить этого желтозадого брата еще хоть немного подождать. Любой ценой надо было выиграть хотя бы пару дней. За это время Филиппович намеревался поскрести по сусекам и восполнить безвозвратно утерянное. Был у него заветный схрончик в Отрадном, предназначенный как раз для таких нештатных ситуаций. Но все упиралось во время. И Сашкина несговорчивость, которую предстояло преодолеть, тоже имела веские причины. Они с Глотовым давно работали под заказ. И Филиппович прекрасно знал, что Сашка заранее получает от заказчика в качестве аванса половину суммы и за любой срыв поставки вполне может поплатиться своим здоровьем, а то и жизнью. Здесь, в Поднебесной, жизнь эта никакой цены не имеет. Сотней больше, сотней меньше – какая разница. Их же, косоглазых, как саранчи расплодилось. Естественно, при малейшем намеке на такую гнусную перспективу Сашка и ему, Глотову, не спустит. И в России достанет, скотина. Никуда от него не денешься. Вычислит и достанет со своими «хунгузами». А лежать где-то в грязной канаве с перерезанным горлом Филипповичу совсем не улыбалось. Потому-то сейчас для него просто жизненно необходимо было выклянчить, вымолить для себя любой ценой еще один шанс.

* * *

... – Ты второй раз меня обманул, Ваня. Второй раз! – цедил Сашка сквозь зубы, брызгая слюной. Он говорил по-русски почти чисто, без огрехов. Окончил какой-то вуз в Хабаровске и пять лет работал после этого в совместной фирме. Да и вообще – поднабрался форсу в приличном обществе. Одет с иголочки – в безупречно отглаженный темный костюм и стильную черную водолазку. – Все, я сказал! Теперь отвечать будешь... Понял?

– Саша, ну войди в мое положение. – Глотов умоляюще заглядывал в его перекошенные, превратившиеся в узкие щелочки глаза. – Я же тебя до этого ни разу не подводил. Понимаешь, нужный человек на таможне появится только завтра. Он в Москву улетел. Сегодня вечером вернется.

– А кто тебя заставлял именно через нее все делать? Что, других нет, да? Или она один деньги любит?!

– Нет, ну ты понимаешь, – продолжал юлить Филиппович, – когда с ним конкретно уже все оговорено и деньги взял, это не так-то просто – по-другому переиграть...

– А мне какое дело? Это твои проблемы, – огрызался Сашка. – У меня свои проблемы – у тебя свои. Понял?

– Да я все понимаю, Саша. Ну прости, что подвел. Ну возьми себе часть моей доли. Я не против.

– Ты что, вообще дурак, да?! О какой доле ты говоришь! Ничего ты не получишь, даже если все исправишь. Понял?