– У тебя долгая жизнь.

Я хохотнул ещё громче. Некоторые вещи бывают умильнее хруста морковкой. Марина посмотрела на меня так, словно я кощунствую.

– Я читала, – сказала она. – Ещё в Барнауле. У Маши была книга. По линиям на ладонях можно увидеть будущее.

– Что ещё? – спросил я, стараясь выглядеть серьёзно.

– У тебя будет хорошее здоровье, – палец Марины щекотно скользил вдоль линий, – и деньги, ты всегда будешь нравиться девушкам.

– А мне девушки?

– Конечно, – палец её устремился к мизинцу. – Ещё у тебя будет двое детей.

– Пусти, пусти, – я аккуратно вынул ладонь из рук Марины. – Я не очень хочу знать своё будущее, если честно. Там может оказаться всё не так, как хочу. Буду думать об этом постоянно, печалиться, и, конечно, это сбудется.

Марина улыбнулась и снова захрустела морковкой.

Я взял её ладонь. Левую. Пальцы красивые, тонкие, на кончиках кожа шершавая и чуть слезает от авитаминоза. Когда выйдем, нужно купить витамины. Дежурные аптеки должны работать в праздники. Линии на ладони чёткие. Если бы я понимал что-то в хиромантии, то разобрался бы. Но для меня это как разговор жестами. Так никогда и не выучу. Чуть касаясь, провожу по ладони большим пальцем. Обвожу каждую линию. Прикасаюсь к ладони губами.

– Хватит, – Марина отдёрнула руку. – Давай есть.

На улице темно. Марина долго рассказывала мне о Барнауле. Я ей о Москве и Питере. Тоже долго. Мы возвращались в полупустой маршрутке.

– А сколько детей будет у тебя? – спросил я.

Марина пожала плечами, грустно улыбнулась, мол, что же ты смотрел на ладонь и ничего не понял, балбес.

– Неважно.

Дома почувствовал, что меня морозит. Удивился. Лёг под одеяло и, пытаясь согреться, свернулся калачиком. Едва начал засыпать – телефонный звонок. Звонила мама.

– Ты где?

– В соседней комнате, мам.

Мама зашла, включила свет.

– Я начинаю забывать, как ты выглядишь. Ты дома бываешь? – сказала она удивлённо – пропустила моё возвращение, подготавливая очередной дизайн-документ.

– Бываю, всё нормально, мам.

– Ты в порядке? – Если мама начала задавать такие вопросы, то что-то со мной в самом деле произошло.

– Думаю, что да.

Мама подошла, присела на край кровати, приложила руку ко лбу.

– Нет, Тима, не в порядке. У тебя высокая температура.

Градусник показал тридцать девять с половиной. Мама немедленно дала жаропонижающего. Хотела вызвать скорую, но я сказал, что мне лучше. Жар и вправду немного спал. Мама пообещала приходить среди ночи проверять моё состояние. Только она выключила свет, как я уснул.

Мне редко что-то снится, сколько себя помню. Валерка говорит, что это от хорошего сна. У него сновидений много. Он хотел их анализировать, но потом увлёкся теорией алхимии. А может, в снах такое, что разбирать неудобно. Или неудобно делиться с друзьями. Вжик с Мурзей время от времени пересказывали свои сны. Вжик – с горами, морями и дорогами Европы. Мурзе снились красивые юноши, которые дрались из-за неё. Может, они и преувеличивают. Пусть Валерка разбирается. Я же во снах либо падал откуда-то сверху, натурально подскакивал в постели, и это меня будило. Либо убегал от непонятного и жуткого, но ноги становились тяжёлыми, каменели, и от этого бежал я всё медленней и медленней. Меня догоняли, и тогда я на всякий случай просыпался. Однажды приснилась Янка, и это было так удивительно, что сон запомнился. Правда, он ничем не отличался от реальности. Мы танцевали квикстеп.

Этой ночью, когда я кутался в одеяло, оттого что морозило, и отчаянно потел, когда температура спадала, мне приснилась Марина. Странный сон, потому что в нём стояла абсолютная тишина. Мы кружились по тротуару, но ледяная крошка под ногами не хрустела, не шумел ветер в ушах. И ещё Марина что-то говорила. Но я не мог понять. Говорил ей, что не умею читать по губам, мне никогда это не было нужно, я могу слышать. Раньше мог. Всё, что осталось от моих ощущений, – её лицо и тепло рук. Тогда Марина перестала говорить и поцеловала меня в губы. Это было так неожиданно и необычно, что пересохло во рту.

Проснулся с чувством удивления. И разочарования от того, что сон закончился именно здесь. Губы горели. Во рту в самом деле было сухо. Жалко, что такой замечательный сон не приснился в тот момент, когда я был здоров.

Нашёл на кухне в холодильнике мандарин. Съел. Слегка полегчало. На всякий случай налил ещё чаю. Пока пил, проснулась мама. Дала мне лекарства. Заснул с ощущением, что обязательно что-то приснится. Увы. Видимо, жаропонижающее не только снимает высокую температуру, но и удаляет сны.

Утром попытался пойти в школу. Куда там! Мама встала у двери и запретила мне уходить. На всякий случай позвала отца, хотя сейчас я и с ней одной не справился бы. Сказала, что вызовет врача, и заставила меня лечь обратно в постель. Хотя мне было лучше. Думаю, что лучше.

Всё утро представлял Марину – как она едет в автобусе одна, и накатывала паника. Она могла меня потерять! Подумать, что я больше не буду с ней. Хотя эти мысли, скорее, от высокой температуры. Мама, отправляясь на работу, выдала горсть лекарств и оставила меня на попечение отца. Предупредила, чтобы вызывал скорую, если температура будет держаться под сорок. Ложиться в больницу не хотелось.

Написал Янке, что болею. Получил в ответ несколько истерических сообщений, что она волнуется, что очень не вовремя и чтобы я немедленно, немедленно выздоравливал. Это всё потому, что уже и билеты куплены, а квалификационная книжка на сто рядов прочитана, всем родственникам показана и ждёт новых записей.

Отписался Вжик, Мурзе и Валерке. В ответ прислали сообщения, мол, приедут сегодня. Ответил, что не нужно, у меня высокая температура и не хватало ещё их заразить. Впрочем, Мурзя и Валерка подхватят грипп и без моих вирусов. Завтра напишут, что тоже свалились с высокой температурой. Мы втроём будем поддерживать по переписке Вжик. Она, кстати, не заболеет.

День проходил в полусне. Свободного времени масса, но голова и руки болели. От этого ни на чём сконцентрироваться не мог. Попросил у отца мандаринку, он принёс целый салатник. Счищал корочки и ел. Больше не хотелось ничего, да и мандаринов не очень, но они помогали от сухости во рту.

Доктор осмотрела меня, сообщила, что это грипп, велела сбивать температуру, и если она будет держаться или начнётся, к примеру, одышка, то немедленно вызывать скорую. Отец потом изредка заходил, прислушивался, нет ли хрипов или судорог. Я, как мог, улыбался ему, показывал, что на градуснике нет тридцати девяти. Он вздыхал и выходил.

Когда в комнату зашла Марина, я подумал, что недодержал градусник и на самом деле температура у меня за сорок и начались галлюцинации. Отец, добрая душа, дал ей аптечную маску-повязку, и ситуация сразу стала и серьёзной, и комичной. Люди, скрывающие под марлей пол-лица, на мой вкус, потешны. Я рассмеялся. А Марина, я понял это по глазам, даже не улыбнулась.