– Ну чего, долго еще? – ни к кому не обращаясь, бросает Володя.

– А ты торопишься? – с двусмысленной интонацией спрашивает Людмила.

Володя высвобождает руку и, не глядя на Людмилу, говорит:

– Пойду покурю.

– Володь, не уходи, вдруг сейчас нас вызовут?

– Вызовут, так крикнешь, я на крыльце буду. – Володя уходит.

Открывается дверь в кабинет, появляется счастливая пара молодоженов, девушка радостно восклицает:

– Следующих приглашают, заходите, кто следующие?

– Мы следующие! – ойкает Людмила. – Ну где же он? Володя!

Людмила мчится на крыльцо:

– Володя!

На крыльце никого нет.

Она обегает маленький домик по тропинке, оглядывает кусты цветущей сирени, зачем-то приседает и смотрит под ветви дикой яблони. Володи нет. Он сбежал».

Варя вздрогнула и покрылась гусиной кожей.

В семье Кручининых часто вспоминали, как отец трижды сбегал из ЗАГСа. Первый раз – от девушки, которая приехала за отцом, когда он вернулся из армии.

«Да погулять мне еще хотелось!» – отмахивался отец на возмущенные упреки мамы.

Второй раз он улизнул из-под венца уже от мамы – отпросился в туалет.

Варя очень хорошо помнила эту историю. Два общественных туалета, мужской и женский, находились в торцах двухэтажного сталинского дома, через дорогу от ЗАГСа. Отец под бдительным маминым взглядом перешел дорогу, спустился по лесенке в подвальную уборную, а там попросил незнакомого парня поменяться пиджаками, сказал, мол, караулит меня одна на выходе, хочу смыться. Парень развеселился, с удовольствием махнулся одеждой, оба шалопая спокойно вышли на улицу, а во дворе снова переоделись. Мама полчаса простояла на другой стороне дороги, выглядывая отца. Вечером, во время бурного выяснения отношений, отец только хохотал и плел околесицу про внезапно встреченного товарища по работе, который сообщил, что всю бригаду ждут на стадионе для забега в эстафете заводских команд. А потом должна была родиться Варя, и мама стыдилась идти в ЗАГС «с животом». Расписались родители только через несколько месяцев после ее рождения.

Варя еще раз посмотрела в сценарий:

«Володи нет. Он сбежал. Голос за кадром:

«Отец трижды сбегал от женщин из ЗАГСа».

Сердце Вари сжалось, под лопаткой заныло.

«Это же про моего папу! Но откуда они узнали?! От чьего имени все это написано? Мужской голос за кадром… Почему – мужской? Ведь у родителей только один ребенок – я, их дочь Варвара? И я никому ничего не рассказывала…»

Тоска взметнулась под потолок печальным криком чайки.

Мерзко пахло остывающим пюре с отвратительной бурой подливой.

На раскрытой странице лежала серая крошка от котлеты.

«Это не может быть случайным совпадением, невозможно выдумать точно такую же историю, один к одному, – лихорадочно бормотала Варя. – Они откуда-то узнали историю нашей семьи. Но тогда вместо мужского голоса за кадром должен быть женский, мой голос, ведь все это написано о моем отце. Такой папа был только у меня – и больше ни у кого, он мой!»

У Варвары было ощущение, будто она стоит по пояс в ледяной воде и отчаянно пытается загородиться беспомощными словами от горького подозрения, вот-вот готового раздавить слабую надежду и обрушить на ее голову ужасную правду жизни.

Второй раз со дня смерти отца в жизнь Вари вошла беда и встала черной тенью в углу за спиной.

Варя почувствовала зловещий взгляд с холодной ухмылкой.

Стену отцовской любви, защищавшей от всех невзгод, прорвало, смело, в душе Вари родилась догадка: здесь, в Москве, у отца была… Да, у него была еще одна семья, а в ней – ребенок, мальчик. Отец весело, как и ей, Варе, рассказывал сыну истории своей бесшабашной жизни. Как и с ней, играл с сыном в горячо-холодно, рисовал ему зайцев, танки, шагающих солдатиков, завернув в одеяло, носил на руках, уговаривая потерпеть, когда жгли горчичники, вставал в пять утра, чтобы достать талончик к зубному врачу. И любил его? Любил так же, как Варю?!

Где-то под потолком раздался громкий шорох, Варя, дрожа, медленно подняла глаза.

– Трехминутная готовность! – раздался вслед за шорохом голос Вики. – Все, занятые в репетиции, в цех!

Варя с трудом поднялась, с усилием, словно на плечи взвалили камни, вышла из гримерки.

Ассистент режиссера взял из ее рук сценарий, развернул и сообщил:

– Сцена проводов Владимира в армию.

Режиссер постучал по микрофону, задушевно сказал:

– Варюша, твой любимый уходит в армию. Вернется ли он оттуда живым, неизвестно. Варюша, плачь, как будто прощаешься навсегда.

Глаза Вари наполнились слезами, она зарыдала, сотрясаясь в ознобе.

– Ну что ты, Людочка, я же вернусь, два года – это так мало по сравнению с нашей жизнью! – испуганно глядя на Варю, завопил «Володя».

– Это неправда, все неправда! – прорыдала Варя и снопом повалилась на пол.

– Не совсем по сценарию, но мощно! – похвалил режиссер.

* * *

В холле на разномастных металлических стульях отдыхали и тихо переговаривались уборщицы:

– Я-то из института сюда рвалась попасть, думала: артисты, культура, чистой тряпочкой махну – и домой. Ой, все одно: что студенты свинячат, что артисты эти.

– Давеча в туалете фломастером написали…

Женщина наклонилась к товарке и прошептала на ухо.

С черного кожаного диванчика подняла голову Вика:

– Чего под нос себе шепчешь, думаешь, меня обидишь? У меня у самой вся эта съемка поперек горла!

Она сжала спицы с вязаньем и тоскливо сказала:

– В театр хочу… Погналась из-за Андрюшки за деньгами, сижу теперь здесь, сама никто и звать никак.

Уборщицы поднялись и пошли мести лестницу.

Варя молча опустилась на диванчик, слабо посмотрела на детский носочек, топорщившийся на спицах, бесцветным голосом спросила:

– Андрюше носочки?

– Ага, вместо домашних тапочек. – Вика любовно расправила вязанье.

– Давай косичкой мысок вывяжу, красиво будет, – тихо предложила Варя.

Вика посмотрела на девушку:

– А ты чего зареванная такая?

– Помнишь, ты говорила: Москва просто так славу и деньги не преподносит, за все придется платить…

– Я ведь театральное училище окончила, в дипломном спектакле Лизу играла, – лихорадочно дергая спицы, вздохнула Вика.

– Если бы я знала, что из-за роли в сериале придется пережить такое предательство… Вика, все рухнуло в одну минуту! Все, во что я верила!..