«Дорогая Татьяна Борисовна. Не знаю, смею ли Вас так величать, ведь виделись мы лишь однажды, но другого слова подобрать не могу. Благодарен провидению, позволившему мне оказаться волей случая в одном с Вами поезде. Уж где меня только не носило, чем я только не был занят, а мысли о Вас меня не покидают, будто пребываю во сне и постоянно встречаюсь с Вашим взглядом, глубоким и пронзительным, словно воды тех морей, в которых я еще не бывал…»

Перо от излишнего нажатия тихонько хрустнуло, оставив в конце недописанного предложения уродливую кляксу.

«Вот так, капитан второго ранга, проваливаются самые ответственные миссии. Ты, Лузгин, даже адреса её не знаешь! Не ожидал я от тебя такой слабины…» – разговаривая сам с собой, адъютант взял новый лист бумаги и попытался собраться с мыслями, сжигая недописанное письмо в пламени единственной свечи, что была в его доме.

26 апреля 1871 г. Завод Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств. Бахмутский уезд Екатеринославской губернии.

Лучи заходящего солнца, рассеянные облаками, неподвижно зависшими в безветренном воздухе над Смолянкой, на фоне быстро чернеющего апрельского неба окрасили доменный дым в неестественно белый, с розоватым оттенком цвет.

Колонна доменной печи и соседствующая с ней каменная труба изменили кардинально и местный пейзаж, и образ жизни немногочисленных местных крестьян, порой с тревогой поглядывавших в сторону возведенного на берегу Кальмиуса завода. Спокойные времена, похоже, закончились навсегда. Слухи о том, что англичане налаживают плавку чугуна, разнеслись по уезду и губернии, после чего в Григорьевке и соседней Александровке стали появляться чужаки – искатели счастья и лучшей доли.

Конечно, оставался некоторый шанс на то, что Пашка стал жертвой такого гастролёра, но что взять с работяги, державшего путь домой со смены с пустыми карманами – рассуждал Лузгин. Нет, даже если допустить такую случайность, то залетный грабитель наверняка остановил бы свой выбор на каком-нибудь гораздо лучше одетом англичанине, но никак не на бедном юноше в потертых штанах, крепко прохудившейся обуви и старой, запыленной косоворотке.

Нет, это был не случайный человек. Они были знакомы. Очень похоже на то, что Пашка шёл с ним некоторое время рядом. Тропинка через балку узкая, в аккурат для одного путника, а молодая трава на сырой, не высохшей еще в тени деревьев земле притоптана на протяжении нескольких десятков метров с обеих сторон. По отпечаткам подошв, иногда чётко просматривавшихся на сырой обочине, можно было легко понять, что эти два человека шли в одну сторону вместе. В сторону Пашкиного дома. Тот, что шёл справа, наступал на траву правой ногой. Тот, что слева – левой.

Эти подробности капитан разглядел по пути на завод. Предстояло сперва обстоятельно побеседовать с Хьюзом, а затем, в зависимости от ситуации, принимать решение о дальнейших действиях. Лузгин не мог себе ответить на вопрос, зачем он раскапывает подробности гибели Пашки. Селяне посчитали падение односельчанина в колодец несчастным случаем, волей Божьей. На фоне общего состояния тела жертвы кровоподтек на шее тоже странным никому не показался, да и что об этом могли знать люди, видевшие в своей жизни только узкие своды шахтной выработки или подсолнухи в огороде? И, казалось бы, причём тут ушлый валлиец, у которого и так забот по горло?

Беспокойный ум капитана перебирал возможные варианты. Конечно, говорить о том, что это сделал Хьюз, смешно. Не его уровень. У него алиби, которое подтвердят десятки людей, но мог ли управляющий сначала задумать, а потом кому-нибудь дать щекотливое поручение для исполнения? Вполне. Ведь всё случилось именно после того, как Пашка, проникнувшись собственной значимостью, разоткровенничался с капитаном из столицы. Таким взбешенным Лузгин не видел Хьюза за всё то время, что его знал. С таким же перекошенным лицом Вильямс крикнул на юношу, да так, что тот от неожиданности вздрогнул, и тут же ретировался, не дав Лузгину ответ на главный вопрос – кто приказал ему возить шихту именно из той кучи, в которой в числе прочих нужных ингредиентов была намешана глина.

«Эх, Пашка… Губа твоя заячья… Кто-то нашёл тебя быстрее, чем я…» – с сожалением подумал капитан. Парень был ему симпатичен своей искренностью и желанием помочь.

Размышляя о произошедшем на тропе, Лузгин попытался представить себе в лицах картину происходивших событий. Капитан относился к той породе людей, которые воспринимали мир глазами. В его уме должна была сложиться картинка, только после явления которой где-то там, в недрах его мозга могли сформироваться причинно-следственные связи событий и, в конце концов, рождалась версия, подтверждение которой он искал в дальнейшем.

Постояв на месте, где гнилая акация, завалившаяся, судя по слому, еще прошлой осенью, почти перегородила тропинку, капитан попытался в ролях представить себе происходившие события.

Да. Вот здесь Пашка шел уже по обочине, а его спутник следовал рядом. Никаких следов борьбы.

Скорее всего, они шли не спеша и о чём-то беседовали. Спутник не ставил перед собой поначалу цель убить каталя. Иначе он бы нанёс неожиданный удар сзади – камней подходящего веса по дороге подобрать можно было предостаточно.

Сколько у нас до тех кротовых ям, что приметил Михась?

Лузгин преодолел путь от поваленной акации до предполагаемого места схватки за полторы минуты. Предостаточно, чтобы обменяться несколькими фразами, задать вопрос, получить ответ. А если его спутник говорил на английском? Ведь Пашка совершенно не понимал англичан, а на заводе к тому времени уже не оставалось местных рабочих – они ушли раньше. Пашка шёл последним. Если его братья по ремеслу уже как-то, пусть на простецком уровне, но разбирались в ключевых фразах англичан, то Пашке даже примитивный набор слов не давался. Лузгин еще вчера обратил внимание, что парень совершенно никак не реагировал на команды мастеров, пока кто-то из земляков ему не крикнет, что от него хотят.

За полторы минуты в таком случае можно лишь попытаться объясниться. «Допустим…» – капитан, пройдя по одной стороне тропы, задал воображаемому своему собеседнику вопрос, пробормотав на английском: «How are you?».

Со стороны случайному наблюдателю поведение капитана могло показаться весьма странным – он тут же, слегка подпрыгнув, перескочил на другую сторону тропинки и, изобразив сутулую фигуру и неуверенную походку Пашки, так же бормоча себе под нос, ответил: «Чего надо? Я ж тебя не розумею…».

До открытой части тропки, идущей в гору, где уже виднелся колодезный сруб, оставалось не больше метров двадцати. Похоже, этого расстояния не хватило собеседникам, чтобы объясниться. Сейчас Пашка выйдет наверх, где дорожку видно от ближайших заборов и всё. У их диалога появятся свидетели.

Еще пара фраз, прокрученных Лузгиным в уме, заняли точно то время, которое было необходимо, чтобы он дошёл до места, где виднелись разрушенные кротовые холмики.