могло окончательно разрушить «внутреннее единение» и основанное на началах этого единения «внешнее единство» Русской Православной Церкви Заграницей. Повод к таким опасениям был: образование Западноевропейского автономного округа уже привело к «фактическому двоевластию» между митрополитом Евлогием и главой Карловацкого Синода митрополитом Антонием{340}. По этой причине на Архиерейском Соборе 1924 г. большинством голосов (восемь против четырех и два воздержавшихся, в том числе митрополит Антоний) установленная Собором 1923 г. автономия была упразднена. Митрополит Евлогий выступил с протестом и покинул Собор. Несмотря на то что Собор пошел на уступку, постановив передать дело на окончательное решение Патриарха, конфликт, возникший между митрополитом Евлогием и Синодом, разрешен не был{341}.

Другим наиболее важным деянием Архиерейского Собора 1924 г. было определение о неисполнении тех распоряжений Патриарха, касающихся Заграничной Церкви, которые будут признаны исходящими под давлением властей. Определение было утверждено на соборном заседании 18 октября 1924 г.{342} В связи с этим документом особый интерес представляют приложения письменных отзывов архиереев, согласных с мнением Синода. Большинство из них (пять из шести) принадлежали архипастырям, проживавшим в Китае{343}. Исключение составили двое – архиепископ Харбинский Мефодий и епископ Камчатский Нестор, которые не прислали свои подписи и, следовательно, не поддержали определение Синода.

Объяснить неучастие архиепископа Мефодия в обсуждении данного вопроса пока не представляется возможным. Что касается епископа Нестора, сохранившиеся документы говорят о том, что во время Архиерейского Собора в Сремских Карловцах он находился в Японии и задержался там по причине болезни{344}.

Таким образом, при обсуждении вопросов церковного управления за границей в 1923–1924 гг. мнение дальневосточных епископов в основном не расходилось с мнением большинства зарубежных иерархов, чего нельзя сказать о представителях клира и мирян Дальнего Востока. Особое мнение Харбинского Епархиального совета о создании Дальневосточного митрополичьего округа Зарубежный Синод на соборное обсуждение не вынес и никакого решения по нему не принял, в чем, по-видимому, сказалось стремление Карловацкого Синода отстраниться от давления мирян в таком важном вопросе, как формирование Всезарубежного церковного управления. Можно также предположить, что мнение Харбинского Епархиального совета было учтено Синодом при ознакомлении с материалами расследования епископа Мелетия по делу о конфликте совета с правящим архиереем и повлияло на решение Синода о его роспуске.

4. Вопрос о правовом статусе Русской Православной Церкви в Маньчжурии (1924–1925)

Политические события 1924–1925 гг., связанные с усилением советского влияния в Китае{345}, привели к ухудшению положения православной русской эмиграции, в большинстве своем состоявшей из белоэмигрантов. Все более открытый характер принимала деятельность советской стороны, направленная на нейтрализацию и разложение белой эмиграции как политической силы. Осуществлялась эта деятельность как советскими полномочными представительствами (позднее – консульствами), так и руководством различных советских торговых организаций, возглавлявшихся агентами ГПУ.

В эти годы белая эмиграция не оставляла надежд на спасение родины, однако, несмотря на патриотический настрой бывших граждан старой России, не стремилась к участию в активной политической деятельности каких-либо партий и организаций. Существовавшие в Харбине многочисленные разноименные монархические группы серьезного влияния на политическую жизнь эмиграции не оказывали{346}.

Патриотические настроения белоэмигрантского общества распространялись и на церковные круги, что должно было повлечь за собой и преследования представителей Церкви. Первый инцидент произошел с епископом Камчатским Нестором. 25 января 1924 г. в зале Харбинского железнодорожного собрания редакцией журнала «Святая Русь»{347} был устроен благотворительный вечер в пользу чаньчунских беженцев. Собралось около полутора тысяч человек, зал был переполнен. В программе вечера были исполнены увертюра «1918 год», живая картина «Святая Русь» на фоне изображения Московского Кремля, торжественное пение «Славься, славься, наш русский Царь» в исполнении соединенного хора харбинских церквей (150 человек) под управлением регента Иверской церкви В. С. Лукши и оркестра с колокольным звоном. После выступления хора все собравшиеся поднялись с мест и в едином порыве запели русский гимн «Боже, Царя храни», пение гимна повторилось 12 раз. Значительный благотворительный сбор с вечера (913 иен 63 сена) был передан редактором журнала Н. А. Остроумовым{348} епископу Нестору для дальнейшей помощи беженцам{349}.

В августе 1924 г. по настоянию советского особоуполномоченного М. Я. Ракитина (Брауна) в квартире Камчатского епископа был произведен обыск. Архиерей подозревался «в сношениях с заграничными и внутрироссийскими антибольшевистскими организациями монархического характера»{350}. По слухам, обыск произвел мелкий китайский полицейский чин за взятку от представителя СССР. У епископа были изъяты комплекты газеты «Русский голос» и журнала «Святая Русь». Инцидент с обыском у епископа Нестора взволновал эмигрантское общество, которое увидело в нем начало гонений, ожидавших всех несогласных с коммунистическим режимом после окончательного признания СССР Китаем.

Благоприятные условия для усиления советского влияния в Китае создавала и внутренняя междоусобица. Осенью 1924 г. в результате измены маршала Фэн Юйсяна, перешедшего на сторону Чжан Цзолиня, У Пэйфу потерпел поражение. Верховная власть в Пекине перешла в руки победителей. Участвовавшие в государственном перевороте войска были преобразованы в Национальные армии («Народные армии»), в которых оказалось немало сторонников партии Гоминьдан{351}.

На этом фоне в стране усиливался общенациональный патриотический подъем{352}. Для советского руководства было очевидным, что решающим фактором национальной революции в Китае должна стать военная сила, поэтому основное внимание уделялось пропаганде в войсках. В советских директивах по китайским вопросам «главой реакционеров» и «главным оружием в руках империалистов» был назван маршал Чжан Цзолинь, против которого предлагалось вести «бешеную агитацию», а его армию «разлагать и революционизировать всемерно».

Недовольство Москвы Чжан Цзолинем не могло не вызвать конфликтных ситуаций в Маньчжурии, прежде всего на КВЖД, где продолжалась борьба между советской и китайской стороной за влияние на дороге. Пытаясь удержаться у власти, Чжан Цзолинь искал свои пути урегулирования отношений.

20 сентября 1924 г. в Мукдене советский консул Н. К. Кузнецов и представители Автономного правительства Трех Восточных Провинций заключили дополнительное соглашение о КВЖД, которая поступала в совместное управление Китая и СССР на паритетных началах. На дороге теперь могли работать только граждане СССР и Китая в равном представительстве. Хотя этот принцип не предусматривал увольнения служащих русской национальности, все они оказались перед выбором – либо принять советское или китайское гражданство, либо оставить работу на КВЖД{353}.

Под советский контроль перешла также часть учебных заведений, началась всесторонняя коммунистическая пропаганда. Одновременно в просоветских газетах, таких как «Трибуна»{354} и «Новости жизни»{355}, велась агитационная кампания против управляющего КВЖД Б. В. Остроумова, организованная при непосредственном участии советского дипломатического ведомства.

Политические события не могли не отразиться на церковной жизни Маньчжурии. После перехода КВЖД в совместное управление СССР и Китая православное население полосы