В селении Князево стояла в резерве гвардия, а за селением Утицей, близ старой Смоленской дороги, был поставлен Кутузовым корпус Николая Алексеевича Тучкова. Он скрыт был за оврагом и должен был действовать внезапно в помощь Второй армии и наблюдать, чтобы неприятель не обошел ее. В подкрепление ему стояли за ним семь тысяч ратников Московского ополчения. Остальные ратники Московского и Смоленского ополчений находились позади всех остальных корпусов в местах, где были устроены перевязочные пункты.

Грустно и озабоченно смотрел Кутузов вдаль на селение Шевардино, занятое сутки тому назад французами. Он вспоминал, сколько крови было пролито третьего дня за Шевардинский редут. Сам Наполеон предводительствовал своими войсками и старался во что бы то ни стало овладеть этим сильным укреплением, находившимся между рекой Колочей и старой Смоленской дорогой в Москву. Французская артиллерия осыпала наших ядрами, гранатами и картечью. Кутузову казалось, словно он видит, как французы стремительно бросаются на Шевардино и занимают редут; но вот подходят наши гренадеры, они идут на смертный бой, впереди их священники в облачении с крестами в руках. Завязывается страшная рукопашная схватка. То наши опрокидывают французов, то те теснят наших и снова овладевают редутом. Кровопролитное сражение это кончилось только поздно вечером. Шевардинский редут остался в наших руках. Вот совсем стемнело, и вдруг послышалось нашим, будто французы приближаются снова к Шевардину… но, может быть, это только разъезд их? Вот вспыхнул стог сена — один, другой — и осветил густую колонну французов, двигавшуюся на наших. Генерал Горчаков велел Неверовскому остановить французов. Егеря, готовясь ударить на неприятеля в штыки, разрядили ружья и, тихо подкравшись к нему в темноте, стремительно бросились вперед с громким «ура!». Французы оробели, остановились. Наши смешались с ними, кололи их штыками и гнали назад. Тут подоспела к нашим кирасирская дивизия и довершила поражение неприятеля, отбив у него пять орудий.

К полуночи французы снова двинулись на Шевардино, но Кутузов не нашел нужным долее удерживать редут этот и велел Горчакову отступить и присоединиться к нашим войскам, занявшим местность на расстоянии более версты от Шевардина…

И вот сегодня предстоит им бой несравненно кровопролитнее. Вчера Кутузов объезжал войска и говорил им: «Вам предстоит защищать землю родную, послужить верой и правдой до последней капли крови. Каждый полк будет употреблен в дело. Вас будут сменять, как часовых, через каждые два часа. Надеюсь на вас, Бог нам поможет. Отслужите молебен». Ему отвечали отовсюду громким «ура».

Перед вечером обнесли икону Смоленской Божьей Матери, которую войска наши вынесли из Смоленска, когда оставляли этот город. Горячо молились наши солдатики, громко исповедуясь и готовясь на смерть. «И много, много падет их! — думалось Кутузову. — Но сражение это необходимо. Придется лечь костьми за Россию!»

Почти в то же время, как Кутузов выехал на вершину Горок, Наполеон вышел из своей палатки. Он был в прекрасном расположении духа; его как нельзя больше радовало предстоящее сражение, и он всю ночь посылал узнавать, не отступили ли русские, не хотят ли они снова уклониться от генерального сражения, но ему всякий раз докладывали, что огни горят и слышен в русском лагере шум. Несколько раз будил Наполеон своего дежурного генерал-адъютанта и говорил с ним о предстоящем деле, спрашивая, надеется ли он на победу. Наконец сказал: «Надо выпить чашу, налитую в Смоленске».

Выйдя из палатки, он сел на коня и поехал в Шевардино, где были расположены главные его силы между рекой Колочей и старой Смоленской дорогой в Москву. Вправо от него из русского лагеря громко пронесся в сонном воздухе посланный из тяжелого орудия заряд, и снова все погрузилось в глубокий предрассветный сон. Наполеон велел строиться в боевой порядок. Пробили сбор и стали читать перед выстроенными ротами и эскадронами следующий приказ Наполеона, написанный накануне им самим:

— Увидим, какова эта Москва! — процедил сквозь зубы Ксавье Арман. — Говорят, в этой столице варваров собрано множество сокровищ… Тем лучше для нас! Каждому достанется крупная часть на долю.

Этьен Ранже, толково читавший перед своим взводом приказ Наполеона, тоже был уверен в победе и радовался скорому отдыху в стенах Москвы, но ему страшно было подумать, сколько прольется крови в предстоящем сражении, сколько останется семейств, горько оплакивающих невозвратимые потери.

В это время заря осветила розовым светом восток, и восходящее солнце рассеяло предрассветный туман.

— Вот солнце Аустерлица! — воскликнул Наполеон.

Окружавшие его радостно откликнулись на это прорицание победы.

Вице-король, принц Евгений Богарне, сын Жозефины, первой супруги Наполеона, получил еще накануне от него приказание вытеснить русских из Бородина. Он до рассвета, пользуясь ночной темнотой, подвел войска свои к Бородину и разом со всех сторон окружил первый русский батальон, выставленный передовой цепью; лишь только рассвело, град пуль осыпал русских егерей.

Барклай-де-Толли, наблюдавший с пригорка, тотчас заметил, что одной дивизии никак не устоять против целого корпуса вице-короля, и послал в Бородино своего адъютанта с приказанием отойти за Колочу и сломать мост, через который они перейдут. Не успел адъютант доскакать с приказанием, как наши ударили уже в штыки, но были оттеснены французами. Неприятель продолжал наступать; егеря перешли через мост, но не успели его вполне уничтожить, как французские стрелки перебежали мост и бросились на батарею, его обстреливавшую; наши, однако, отбили ее у них. Тут был прислан в подкрепление егерям полковник Карпенков. Он построил свои батальоны скрытно от неприятеля за пригорком и в то время, как егеря отступали, велел своим взобраться на гребень пригорка и угостить неприятеля ружейным огнем. Еще дым от этого залпа клубился перед французами, не ожидавшими подобного нападения, как наши ударили на них в штыки. Ошеломленный неприятель побежал к полуразрушенному мосту, но не мог перейти его сплошной колонной, так как более десятка мостовых досок были уже сняты; наши бросились на непопавших на мост и истребили их всех.

Карпенков послал было уже своих стрелков вдогонку за перешедшими на ту сторону французами, но ему приказано было вернуться и разрушить мост, что он и исполнил под пулями неприятеля.

Вся описанная кровавая стычка была устроена Наполеоном с целью отвлечь внимание Кутузова от главного нападения на Курганную батарею Раевского, которую громил Сорбье. Пока корпус вице-короля дрался с русскими у Колочи, маршалы Даву, Ней и Жюно двинулись лесом и его опушкой прямо к Курганной батарее, за которой укрывался корпус Раевского. За пехотой двигалась конница под начальством Мюрата. Тут, разумеется, находились Этьен и Ксавье со своими товарищами. Трудно было коннице двигаться лесной чащей по тропинкам, едва намеченным, но они преодолевали разные препятствия и всевозможные неудобства, ожидая, что «предстоящая им битва будет решительной» и затем им придется только отдыхать и пользоваться всем, что доставит им победа. Одни мечтали о том, с какой славой вернутся они в свое отечество и будут отдыхать в кругу своих близких, рассказывая им обо всех опасностях, которым они подвергались в далекой, незнакомой стране, населенной варварами; другие жаждали захватить как можно больше добычи, чтобы разом разбогатеть; третьи желали отдыха, сытной еды, вина вдоволь… словом, каждый, двигаясь к месту генерального сражения, мечтал о том, что более всего занимало его в жизни…