— Это с какой такой стати? — уже нехорошо посмотрел на отставного солдата Виталий Викторович.

— Потому что я никого не убивал, — последовал твердый ответ.

— Зачем вы приходили в ночь убийства в дом Кокошиной? — начал с другой стороны Песков.

— Я не приходил в ночь убийства в дом Кокошиной, — ответил Калмыков.

— Приходили. Вас видел один из жильцов дома, — продолжал наседать Песков, но видимых результатов это не приносило.

— Я не приходил в ночь убийства в дом Кокошиной, — слово в слово повторил свою предыдущую фразу Калмыков.

— Запираться бесполезно: вас видели, — пристально посмотрел на подозреваемого судебный следователь.

— Меня не могли видеть, — помотал головой Калмыков.

— Почему? — спросил Песков.

— Потому что я не приходил в ночь убийства в дом Кокошиной, — в третий раз повторил одну и ту же фразу Калмыков. Сдвинуть его с занятой позиции было непросто. — Ваш жилец просто обознался. Кого-то он, может, и видел. Но не меня…

— Он видел именно вас! — хлопнул ладонью по столу Песков. — И это зафиксировано в протоколе.

— А что мне ваш протокол… Да не мог он меня видеть там, господин следователь, — продолжал упираться Калмыков. — Как он мог кого видеть? Ночью-то? А?

— Ага! — Песков повеселел и метнул быстрый взгляд на Воловцова. — Вот ты и прокололся. Откуда знаешь, что была ночь, если ты не приходил в дом Кокошиной ночью?

— Весь город знает, что Кокошину убили ночью. А потом облили керосином и подожгли, — как само собой разумеющееся ответил Иван Ерофеич.

— А откуда знаешь, что та ночь, когда совершилось убийство, была темная? — задал новый вопрос Песков.

— Так осень же… Октябрь месяц. Щас все ночи темные, — чуть нагловато, как показалось Воловцову, посмотрел на Пескова Калмыков.

— Ничего, — вдруг встрял в допрос Иван Федорович, предварительно переглянувшись с Песковым, — на днях мы поймаем вашего сообщника, и тогда вы заговорите по-другому… Верно, Иван Ерофеич?

Оба следователя заметили, как при слове «сообщник» Калмыков заметно вздрогнул. Похоже, Иван Федорович попал в точку…

— Что, Калмыков, будем говорить? А то твой сообщник разговорится первым, и тогда твои показания уже мало что будут значить, — решил развить успех Воловцова Песков, и, похоже, сделал ошибку, добавив: — Ты ведь той ночью к Попенченко шел, верно? Он тебе и передал на сохранение деньги, часы и ценные бумаги. Так это он убил Кокошину или вы вместе убивали? Расскажите нам все, Иван Ерофеич.

К удивлению обоих следователей, вместо того, чтобы закручиниться и начать рвать на себе волосья, в голос стенать на судьбу-злодейку и валить всю вину на не пойманного покуда Попенченко, Калмыков будто бы успокоился и снова уставился в пол. Воловцов и Песков непонимающе переглянулись, и Иван Федорович заметил растерянность во взоре рязанского судебного следователя. Надлежало брать инициативу в свои руки, что он и сделал.

— А не могли бы вы описать внешность гражданина, который передал вам на сохранение деньги, часы и доходные бумаги? — спросил Воловцов.

— Ну, могу, — неохотно ответил Калмыков.

— Говорите. Только учтите, что ваши показания записываются в протокол. Итак, опишите человека, давшего вам все эти вещи.

— Ну, высокий, — начал придумывать на ходу Калмыков. — Худой. И с бородой.

— С бородой? — переспросил Иван Федорович.

— Ага, — подтвердил допрашиваемый.

— А усы у него были? — пытливо посмотрел на отставного солдата судебный следователь по наиважнейшим делам.

— Были, кажись… — не сразу ответил тот.

— Так кажись или были? — продолжал допытываться Воловцов.

— Были, точно, — кивнул Калмыков.

— Ну, а что на нем было надето?

— Пальто, шапка, сапоги, — стал перечислять отставной солдат.

— Какое пальто? — уточнил Воловцов.

— Черное, — подумав, ответил Калмыков. — С воротником.

— Черное пальто с воротником, — повторил Иван Федорович. — А росту, вы говорите, он был среднего?

— Ага, среднего, — подтвердил Калмыков.

— Но вы минуту назад сказали, что он был высокий, — не сводил с допрашиваемого взора Иван Федорович.

— Нет, я ошибся, — нетвердо заявил Калмыков. — Среднего он был росту…

— Вот что, Иван Ерофеич, — сказал Воловцов с железными нотками в голосе. — Вы тут сидите перед нами и все врете. Я ведь предупредил вас, что ваши показания записываются в протокол. Для суда ваша ложь будет весьма существенным фактом подтверждения вашей несомненной виновности. Вкупе с тем, что у вас при обыске дома были найдены похищенные процентные бумаги, и тем, что вас, входящим в дом в ночь убийства, узнал один из жильцов дома Кокошиной. Улики налицо, факты налицо, ложь налицо… Для суда всего этого, — Иван Федорович провел над собой раскрытой ладонью, — выше головы… Вам дадут двадцать лет каторжных работ — как минимум!

Калмыков долго молчал. Молчали и Воловцов с Песковым. Наконец отставной солдат поднял голову и тихо, с какими-то нотками обреченности, произнес:

— Я не убивал.

Все. Более от него уже ничего нельзя было добиться…

Попенченко взяли в поселке Серебряные Пруды. При задержании он оказал сопротивление и был препровожден в Рязань в ручных и ножных ковах, ну, прямо как Емелька Пугачев. Он и наружностью походил на казачьего царя: темная курчавая бородка, небольшой рост, широкие плечи, крепкое телосложение. Не хватало серьги в ухе, расшитого кафтана и сабли, а так — истинный Пугачев, которому вдруг пришили голову и чудесным образом оживили.

На первом допросе Попенченко вел себя вызывающе. Вопрос о своих занятиях проигнорировал, а на вопрос Пескова, почему в день убийства старухи Кокошиной так скоропалительно скрылся, ответил, что крепостное право давно отменили и что он человек вольный: хочет — живет на одном месте, хочет — на другом.

— Охота у меня такая, — с усмешечкой заявил он судебному следователю Пескову, — к перемене мест. Знаете, живу себе, живу, вроде все ладно, а потом вдруг засвербит внутри и потянет куда-нибудь на юг или на север. Да так потянет — мочи нет! Вот и срываюсь куда глаза глядят. Уж такая привычка, господин хороший, не обессудь.

— Вы, Попенченко, были должны покойной Марье Степановне Кокошиной пять рублей за аренду квартиры, — не сдавался судебный следователь Песков, пытающийся выявить связь Попенченко с Калмыковым.

Если бы такая связь обнаружилась, тогда бы у него все сошлось: Попенченко каким-то образом удалось узнать, что Кокошина имеет доходные бумаги на солидную сумму, он сговорился с Калмыковым, и они угробили старушку, забрав все ее сбережения и ценности. Ведь иначе она попросту не открыла бы дверь Калмыкову, как чужому человеку. А поскольку Попенченко был судим, то при обнаружении пропажи ценных бумаг полиция в первую очередь подумала бы на него. Вот он и отдал все похищенное у Кокошиной Калмыкову. Однако после убийства Кокошиной Попенченко сдрейфил, как говорят фартовые, и решил свинтить…[6]