И все же на море они побывали! Когда теперь еще придется?!

Первый отпуск с войны всегда проносится незамечено. Слишком колеблется в первый отпуск офицерская душа – между семьей и службой, слишком мало сбывшихся побед и слишком много ожиданий впереди. Разрывался Шарагин. Да и не планировал он так быстро родных увидеть, мать с отцом, когда забирал он Лену и то удивились, никто не ждал его в отпуск раньше, чем через год, а то и больше после отъезда в Афган. Обрадовались, конечно, но и они – и Лена и родители – по-своему рассчитали месяцы и приготовились ждать. А тут на тебе – позвонил, что уже в Ташкенте, вылетает через два часа.

Подарков навез Олег. Рассказывайте, как вы тут без меня обходились? Справляемся, все хорошо, сынок, ни о чем не волнуйся, милый. Батя только хорош, молчал бы, кто его за язык тянул, так нет, ляпнул как-то, оставшись один на один с Олегом:

– Ты с ней поговори.

– С кем?

– С Леной.

– О чем?

– О том, что за хмырь к ней тут клеился…

Как в лицо плюнул. Мерзко стало. Не такой он человек, чтоб не доверять Лене, но и спросить напрямую не решился, вдруг обидится. Не поверил Олег словам отца, но внутри червячок поселился, два дня точился, покусывал. Пока с мамой не переговорил. Мама все просто и по-женски разъяснила. Вовсе не роман никакой, нечего переживать, ни в чем Лена не виновата. Действительно, был тут какой-то лейтенантик, не здешний, заезжий, из ракетных войск. Увидел он Лену, влюбился с первого взгляда. Потом вернулся спустя какое-то время, цветы дарил. Она только жалела его. Что ты с него возьмешь? Сидят они месяцами в шахте на боевом дежурстве, думать-то больше не о чем, и чтоб с ума не сойти, лейтенантик выдумал себе любовь. Лена с ним серьезно поговорила, с тех пор он больше не появлялся.

Через неделю на море Настюша зашмыгала, зачихала, скоро насморк перебрался к Лене, и последним заболел Олег.

…тоже мне отпуск!..

– Забыли бросить в море монетку, – спохватилась Лена. Вернулись на берег. Поставили чемоданы, подошли к воде. Под фиолетово-синими облаками кричали чайки.

– Чтоб вернуться, – пояснил Олег. Вложил в маленькую руку дочери двадцать копеек. – Кидай. Примета такая есть.

Монета зазвенела о гальку…

* * *

Появился в роте за время отпуска Шарагина сын полка. Не застал его Шарагин, без него все произошло. Дело в том, что щенка приютил на выезде Епимахов. Боксер – ни боксер, овчарка – ни овчарка. И не поймешь сразу. Из комендантской бригады подарочек. Визгливый, наивный, забавный, доверчивый, добродушный. Доброта так и хлещет наружу. Кто ни подойдет, кто ни погладит – хвост пропеллером запустит, оближет. Бойцы его «сыном полка» прозвали или просто «Сын». На боевой машине пехоте ехал щён, как настоящий десантник. И на афганцев мигом тявкать научился. Куда его только девать? Погода зимняя. Пропадет. В роте не оставишь. Не на заставе ведь рота стоит – в полку. Иные порядки. Одно дело у саперов собаки обученные, породистые, другое – дело «сын полка», беспризорник, дворняга. Прознает Богданов – вздрючит всех подряд.

Привезли все-таки Сына в полк. А что дальше? В казарму его не возьмешь и возле казармы будку не поставишь. В парке боевой техники, в самом укромном местечке домик устроили из ящика. Старый бушлат подложили, чтоб теплее спалось, и поочередно относили еду. Чаще других наведывались Мышковский с Епимаховым.

Моргульцев, ясное дело, как обычно, нахмурился, ворчал. Однако сам был замечен в тайном подкармливании щенка. Боец рассказал Епимахову, что ротный втихаря принес Сыну кашу с тушенкой, командам «сидеть», «лежать» обучал, да только щенок пока совсем несмышленый, обслюнявил от счастья ротному всю форму, грязными лапами попачкал – до лица все достать хотел, нос ротному облизнуть.

Рассудил Епимахов как: перекантуется, откормится малость щён, а на выезде пристроим, если уж никак нельзя будет оставить, на заставу определим.

Так и сложилось бы все, не попади Сын на глаза Богданову. Мышковский – тот успел нырнуть за БМП. А Сын не привык на своей территории прятаться. Свою территорию надо охранять. И не то что на глаза попался, а под ноги. Неудачно получилось. Сын ведь не научился в званиях разбираться. Ему что рядовой, что лейтенант, что подполковник – все одинаково. И генерала бы он не сумел отличить от капитана.

Выскочил щён из-под БМП, охраняя вверенную боевую технику роты, тявкнул. Не со злобы, не по-настоящему. Не как на афганца, в запахах разбираться научился щенок, предупредительно тявкнул, мол, осторожно, меня здесь как бы на пост охранять поставили. И не убежал, не спрятался, а под ногами и остался стоять. Хвостом виляет, мол, жду приказаний! А Богданов с кем-то разговаривал, от неожиданности попятился и отдавил Сыну лапу.

Визгу было! Мышковский высунулся из-за брони, а выйти побоялся, шмыгнул обратно. Обиделся на Богданова Сын, затаил недоброе чувство. Уж очень больно наступили ему на лапу ботинком. И за что?

Богданов чертыхался, приказал выяснить, кто собаку в полк приволок. И Моргульцеву всыпал за то, что в зверинец парк боевой техники превращает. Приказано было очистить территорию от бездомных собак. В срочном порядке.

Моргульцев, в свою очередь, вызвал Епимахова, накричал и велел от Сына избавиться. Епимахов умолял хоть несколько деньков подождать, пока он с кем-нибудь не договориться, пока куда-нибудь не удастся Сына пристроить.

А через два дня Сына нашли в парке мертвым. Из пистолета застрелили щенка.

Не сговариваясь, они и говорить на эту тему не говорили, каждый отдельно переживал, молча, уединенно, и Епимахов и Мышковский поклялись выяснить, кто застрелил Сына. Все указывало на Богданова. Только как докажешь? А если и докажешь, что это изменит? Речь ведь не о человеке. Солдат или офицер погибнет, и то не всегда докопаешься до всех обстоятельств смерти, а тут – дворняга.

Часовой признался Мышковскому, что действительно приходил Богданов лично в парк, проверял, там все еще собака или нет. «А выстрел слышал?» Нет, ничего не слышал часовой, ничего больше не сказал. Подумаешь, щенка потеряли! Скажешь, что слышал, а Мышковский пойдет и застрелит подполковника. Вот тогда будет история! Всех затаскают, и особый отдел, и прокуратура…

* * *

Ничего не изменилось за полтора месяца в полку. Уезжал в отпуск, беспокоился Шарагин: а что если боевые? Воевал-воевал, и на тебе – пропустил операцию важную. Как же так, все поедут, без него?!

…не годится… обидно…

По большому счету, однако, ничего он не пропустил. Так, пару выездов.

…будто и не было отпуска… будто никуда не уезжал…

Епимахова разве что опалила война. Несколько раз под обстрел попадал он, у самого уха пули свистели, и ничего. Гордый ходил теперь лейтеха.

…точно с женщиной первый раз в жизни переспал…