Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карен ворвался в мой номер, словно пушечное ядро:
– Все! Они уже в Гамбурге!
– Кто в Гамбурге?
– Ну, московский оркестр! С моей виолончелью! Ты забыл?
– Откуда ты знаешь, что они в Гамбурге?
– Я звонил в Москву! Жена Кости сказала, что сегодня у них последний концерт, и дала мне телефон его отеля. Быстрей! Сколько у тебя денег?
– Триста шиллингов.
– Всего? Блин, куда ты тратишь деньги?!
– На женщин…
– Хорошо, одолжи мне триста! До завтра!
– Я не могу, я должен звонить сестре в Израиль.
– Ну до завтра же! Клянусь! Прошу тебя!
Я нехотя отдал ему деньги:
– Зачем тебе?
– На билет! – сказал он лихорадочно. – Значит, так: я сейчас уезжаю в Зальцбург, повезу Францу свою «кастрюлю». А ты будешь вечером сидеть внизу, в холле, и ждать звонка Кости из Гамбурга. С девяти вечера – ты понял?
– Карен, у меня свидание…
– Какое еще свидание? Ты с ума сошел? Моя виолончель стоит сорок тысяч рублей! Это семьдесят тысяч долларов! Ты понимаешь это?
(9 августа 2001 г.
Телефонный звонок прерывает мою работу, я беру трубку и слышу голос сестры:
– Алло, это ты?
– Я. Здравствуй. Что случилось?
– Ничего не случилось. Полтора месяца назад я морем послала посылку, подарок твоему сыну на день рождения. Вы получили?
– Нет еще… Морем – это всегда долго. Ты бываешь в Иерусалиме?
– Конечно, бываю. Я хочу снять там квартиру.
– Но ты видела, что там произошло вчера?
– А то ж! Конечно, видела!
– И все равно хочешь туда переселиться?
– А где у нас не взрывают? Так я живу тут двадцать два года! Разве я не видела такие взрывы своими глазами? Разве я не бежала в Тель-Авиве с рынка, когда там был взрыв? И разве я не бежала как сумасшедшая за автобусом, который горел? Дочка пошла в школу, а через минуту взорвался автобус, которым она всегда ездила в школу, и я бежала как сумасшедшая, и этот автобус горел на моих глазах, и я думала, что она там. А потом оказалось, что на этот автобус она опоздала, она ехала следующим…
Минуту спустя я кладу трубку. Вчера палестинский камикадзе взорвал в Иерусалиме многолюдную пиццерию, там погибли и были ранены почти две сотни человек, и моя сестра запросто могла быть среди них. Я откладываю свой лэптоп и принимаюсь ходить по комнате. Блин, какая тут может быть работа?!
А самое главное – узнав об этом «удачном» взрыве, вся Палестина высыпала на улицы, они стали танцевать и петь от радости. Нет, этим палестинцам просто повезло, что я не Шарон! Потому что, будь я Шароном, я бы в тот же момент приказал долбануть ракетами по всем этим танцующим и поющим!..
Н-да, я положительно не смогу сегодня работать, ну ее на фиг, эту главу про Карена и его виолончель…)
24
– Начинаем расслабление с большого пальца на левой ноге. Палец расслабляется… расслабляется… все больше и больше расслабляется палец… Следующий палец расслабляется…
Как ни странно, она довольно легко освоилась с новой ролью. Может быть, потому, что ее бархатный низкий голос радиодивы действовал на пациента буквально магически.
– Все тело расслабляется и наполняется теплом и покоем… Расслабляются глаза… лоб… язык… Все расслабляется, и вы засыпаете… Вы засыпаете покойным приятным сном, и ничто вас не беспокоит…
И он действительно засыпал – она видела это по его глубокому ровному дыханию.
В кабинете, отведенном им для работы в административном корпусе, было, по требованию Винсента, тепло и уютно. Зарешеченное и заиндевелое снаружи окно было задрапировано, а второе, в соседнюю комнату, окно, за которым дежурили Винсент, профессор Данилов и два охранника, было закрыто зеркалом, прозрачным с той стороны, и вообще в комнате ничто не напоминало больничную обстановку. Здесь, в центре, стояло большое кожаное кресло на манер кресел в первом классе авиасалона – с далеко откидывающейся спинкой, с подушечкой-подголовником и выдвигающейся опорой для ног. На этом кресле лежал Федор Богул, 28-летний ВМС – смертник, убийца, каннибал и вампир, привезенный из Белозерска. Елена медленно, в такт негромкой сублимирующей музыке ходила вокруг него, ее голос был мягок, тих, он обволакивал и внушал:
– Несмотря на то что вы спите, вы можете говорить и отвечать на вопросы. Рядом с вами близкий вам человек, с которым вы можете быть предельно откровенным. Итак, вы спите, вы спите глубоко, спокойно и приятно. Но вы меня слышите… Слышите, верно?
– Да, я вас слышу… – ответил Богул, не открывая глаз.
– Очень хорошо. Ваш сон углубляется, все клетки головного мозга погружаются в сон, ничто не возбуждает гипоталамус… – Теперь Елена уже синхронно переводила слова и команды Винсента, которые звучали в маленьком наушнике, вставленном в ее правое ухо. – Сейчас мы совершим небольшое путешествие в ваше прошлое… Итак, прошлое находится слева от вас, а будущее справа. И мы медленно уходим влево, мы погружаемся в это прошлое все дальше и дальше… Мы уплываем в прошлое… Мы уходим в него все глубже, и вместе с этим погружением отключаются все критические точки мышления, все формы активного сознания… А вот и начало, да, вот оно – год 1950-й, февраль, вы только что родились – 9 февраля… Что вы чувствуете? Расскажите, что вы чувствовали, когда родились?
И вдруг – Елена даже остановилась от изумления: высокий и потому длинно вытянутый в кресле мужчина, взрослый, плохо выбритый, какой-то мосластый, рано лысеющий, с тяжелой челюстью – вдруг этот мужчина искательно зашевелил головой, зачмокал губами, как грудной ребенок в поисках соски или материнской груди, и, не найдя ни того ни другого, заплакал, как младенец, без слез и засучил ногами.
Это было настолько дико и парадоксально, что Елена тут же забыла о своей роли, застыла на месте с открытым ртом, и только жесткий голос в наушнике вывел ее из этого состояния, отрезвил и заставил двинуться дальше, говоря:
– А теперь мы двинемся по линии вашей жизни на несколько лет вперед, но при этом вы уже не будете испытывать те чувства и ощущения, которые испытывали тогда. Вы будете смотреть на себя и события со стороны, как на телеэкране, и рассказывать мне все, что видите. Все, что видите. Итак, год 1960-й, вам десять лет, у вас только что умер любимый пес. Как его звали?
– Памир, – произнес Богул, вновь вытянувшись во всю длину кресла.
– Какой он породы?
– Никакой. Дворовый…
– Большой? Маленький? Какой масти?
– Маленький. Рыжий. Одно ухо черное…
– Вы его хорошо видите?
– Да.