Белла, я так хочу услышать твой голос, и даже не столько голос, сколько дыхание! Если ты дышишь, а не хрипишь, то у меня просто камень с сердца, потому что в этом случае – все правильно, мы сделали правильно, ведь здесь зима, холод и сырость…

Но я боюсь загадывать, боюсь загадывать…

Асенька, ромашка моя! Как ты там? Наверное, вам с мамой сейчас очень трудно – ведь мама тоже должна учиться говорить на иврите. Помнишь, вы мне обещали, что в Израиле будете по утрам делать зарядку и дыхательную гимнастику? Обещали, правда? И что? Делаете? Пожалуйста, теперь, кроме тебя, Ася, некому смотреть за твоей мамой, так что поручаю тебе быть ей вместо меня братом и следить, чтобы она делала зарядку вместе с тобой. Ол райт?

И пожалуйста, запомни крепко-крепко: если ты хочешь, чтобы мы поскорей были все вместе, ты должна много-много заниматься музыкой, чтобы очень скоро поехать с концертами в Америку. Тогда я куплю билет в первый ряд, и ты увидишь меня со сцены и пошлешь мне воздушный поцелуй – договорились?

P.S. Хорошо, что вчера не успел отправить это письмо. Сегодня в ХИАСе с утра вывесили списки завтрашнего отъезда в Рим. Моя фамилия в списке. Теперь я буду звонить вам уже из Рима. Шолом!..

26

«…С двадцати одного года испытуемый Ф. Богул несколько раз знакомился с женщинами, пытался ухаживать за ними, покупал им цветы, стремился понравиться, но, натолкнувшись на отказ, приходил в ярость и после команды голоса десятилетнего Я совершал убийство с помощью ножа или топорика. В ходе убийства кусал свои жертвы, сосал и пил их кровь, от чего испытывал сильное сексуальное возбуждение, которое заканчивалось эякуляцией. Стал искать этому «научное» объяснение, в поисках книг по вампиризму и каннибализму посещал библиотеку и букинистические магазины. В результате нашел подтверждение своему «открытию» в книге «Черная магия» издания 1877 года, где говорилось, что кровь невинных девочек излечивает импотенцию, а кровь мальчиков дает жизненную энергию и способствует омоложению. После этого в фантазиях пил кровь из прокушенного предплечья мальчика и представлял себе насильственную фелляцию и анальный коитус с ним. Затем стал ходить по улицам, искать одиноких мальчиков и девочек. Когда находил, хватал за руку, угрожал ножом, запугивал, затаскивал в подвал или на чердак, где при свете фонарика заставлял их «выбирать» – тянуть спички – наказание за то, что они бродяжничают, в одиночку ходят по улицам: удары по ягодицам, фелляцию или анальный коитус. По ходу исполнения наказания старался привести себя в сексуальное возбуждение, но добиться эрекции не мог и – подчиняясь голосу своего десятилетнего Я – связывал жертву, прокусывал ей или ему предплечье или шею, сосал кровь, возбуждался, насиловал жертвы живыми и мертвыми…

В конце сеанса гипнотического сеггустивного программирования возбуждение и вампирический позыв испытуемого методом якорения привязаны к слову «бамбино» и зарыты с предыдущими «пленками» памяти…»

Записывая этот текст по-итальянски, Елена уже не испытывала того потрясения и эмоционального шока, как во время гипнотического сеанса, когда Богул во всех подробностях описывал ей, как «близкому другу», эти ужасающие картины. Теперь, когда она знала технологию создания ретроградной амнезии и деактивации памяти, она после каждого сеанса сама просила Винсента побыстрее избавить ее от этих впечатлений, но он требовал подробной и письменной регистрации работы – для своей будущей книги. И, сидя над этими отчетами, Елена старалась найти точные формулировки всему, что услышала во время сеанса, уставая от этого ничуть не меньше, чем от работы с Богулом, и чувствуя при этом, что если впечатления от его рассказов можно свернуть в трубочку, как кинопленку, и закопать от себя и от других, то ее собственные формулировки и тексты откладываются в ее сознании на каком-то другом уровне, который не поддается деактивации. Подавить их с помощью внушения, вытеснить в «долгий ящик», в «подпамять», пожалуй, можно. Но деактивировать, стереть целиком – нет, это не под силу даже Винсенту, с этим грузом ей придется теперь жить всегда.

Она подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало. Это зеркало всегда беспокоило ее во время писания отчетов, она никогда не знала, смотрит из-за него кто-нибудь на нее или нет. Обычно, чтобы дать ей сосредоточиться, Винсент сразу после сеанса уходил в кабинет Данилова или к Морозову, директору института. Он уже довольно сносно говорил по-русски и мог обходиться без нее, во всяком случае – для бытового общения. Но она никогда не знала, в какую минуту он вернется или – возможно – уже давно вернулся и стоит за этим зеркалом, гипнотизируя и ее. Кто она ему? Любовница? Но она же видит, как он поглядывает на женщин в ресторанах, в Большом театре и даже на улицах. Ассистентка? Но почему он так быстро выдвинул ее впереди себя, почему так старательно и даже, как говорят итальянцы, «ультимативно» избегает встречи с Богулом? А может быть, она и сама тут подопытная и объект внушения? В конце концов, это же Институт психиатрии, здесь, если верить Би-би-си и другим «голосам», с людьми проводят и не такие опыты, здесь ломали психику даже генералу Григоренко[19]. А вчера она и сама видела, как в ворота института вкатил черный «ворон» и пятеро здоровенных мужиков – санитаров и милиционеров – буквально вышвырнули из кузова полузамерзшего парня в серой смирительной рубашке…