— Извини. Поднимайся.

Сара завернулась в халат и подбежала к двери. Пришла Энни. Женщины бросились друг к другу и объятия. Энни была ее верным другом, ловким агентом и надежной советчицей. Пока Сара одевалась, она засыпала ее вопросами о Кадисе, Паскале, выставке и прочих вещах. Подруги решили поужинать в ресторане отеля.

В ожидании столика они заказали сухое мартини.

— Помнишь, я говорила, что у меня кое-что для тебя есть? — спросила Энни в своей обычной беззаботной манере. — Ты не поверишь, но, как раз когда ты позвонила, мне снился удивительный сон.

— Ну конечно. И что это был за сон?

— Это удивительно тонкая, необычная работа, совсем новая эстетика. Во сне мне постоянно приходят гениальные идеи.

— Кончай себя нахваливать и рассказывай дальше.

— Я хочу, чтобы ты сделала все в точности, как было в моем сне.

— Так что это был за сон?

— Сара, мне приснилось, что ты снимаешь толстяков. Наших фирменных толстяков. Снимки в кислотных тонах, на фоне нью-йоркских достопримечательностей. Пары, семьи, ню... Мы устроим замечательный скандальный кастинг. А после выставки выпустим гигантскую книгу. Только вообрази: метр на семьдесят сантиметров. Ограниченный тираж: всего пять тысяч экземпляров, и все с твоей подписью. Правда, здорово? В комплекте пойдет титановое пресс-папье. В общем, это будет раритет, настоящее произведение искусства. Ну, как тебе?

Сара молчала. Судя по всему, идея подруги вдохновила ее не слишком сильно.

— Ну что, берешься? — как ни в чем не бывало продолжала Энни. — Начать можно хоть завтра. Кастинг, договоры, аренда, права... И все в таком духе. Ты же знаешь, Нью-Йорк у твоих ног, здесь ты получишь все, что пожелаешь.

— Не знаю... У меня просто нет сил.

— Да брось, подруга. Тебе давно пора подзарядиться энергией, а работа поможет встряхнуться. Ты представь: пара толстяков у Тиффани. — Энни отчаянно жестикулировала, представляя живописную сцену и лицах. — Он глядит на жену, а та одета в кроваво- красное платье, и на нем повсюду бриллианты. Колье, браслеты, серьги, кольца теряются в складках жира, и она пытается взять в рот самый большой в мире бриллиант. Знаешь, как мы назовем выставку? "Излишества".

Слушая подругу, Сара все сильнее загоралась ее идеей.

— Ага, тебе интересно... — Энни пристально глядела на художницу. — У тебя блестят глаза, значит, мне удалось тебя расшевелить. Костюмы поручим этой испанской чародейке, Берте Герин. Вызовем ее из Барселоны. Согласна?

— Ладно, твоя взяла. Но я все сделаю по-своему.

— Как всегда.

Подруги поужинали пиццей с белыми трюфелями, одной из немногих вещей, которых Саре не хватало в Париже, и договорились встретиться назавтра в Энниной галерее, чтобы обсудить детали предстоящей работы.

В качестве декораций Сара выбрала лестницу Радио-Сити-Холла, лифты в небоскребе "Крайслера", лобби "Уолдорф-Астории", Мэдисон-Сквер-Гарден и лимузин перед отелем "Плаза".

Работа спорились, и дни пролетали незаметно. У дверей агентства, проводившего кастинг, выстроились гигантские очереди. Портные шили платья, стилисты подбирали костюмы и обувь, визажисты и парикмахеры трудились над макияжем и прическами; все завертелось, и душа художницы начала понемногу оттаивать.

В галерее Энни на Вустер-стрит устроили коктейль по поводу открытия выставки Каталины Мехии "Состояния души". Сара Миллер бродила по залу с бокалом шампанского, время от времени присоединяясь к положенным на таких мероприятиях бессмысленным разговорам, и недоумевала, что она делает среди всей этой богемы. Внезапно ее окликнула сама колумбийская художница.

— Мне нравятся твои картины, — сказала Сара. — Они очень цельные и искренние. В искусстве главное — откровенность, которая бьет наотмашь, а твои работы как пощечины.

— Спасибо... Как поживает Кадис?

— Ох!.. Отлично поживает. Работает как проклятый, готовится к выставке.

— Энни сказала, ты задумала какой-то фантастический проект.

— Ну, ты же знаешь нашу Энни. Она умеет добиваться своего. На самом деле мне давно хочется снять рай на земле. Зеленые склоны гор на горизонте. Вековые деревья. Я хочу отыскать природное барокко. Зелень, величественные соборы. Место, на фоне которого особенно хорошо видно ничтожество человека.

— Постой... — Каталина подозвала незнакомого Саре мужчину, который беседовал с кем-то в другом конце галереи. — Я знаю, где находится твой земной рай. Это Киндио.

— Киндио? Что это?

— Уголок нетронутой природы в Колумбийских Кордильерах. Индейцы назвали это место Киндио, что на языке кечуа означает рай. И они были правы. Однажды я видела там целых четыре радуги, одну над другой. На склонах гор растут кофейные деревья, платаны защищают их от солнца... По берегам рек цветут огромные орхидеи, и повсюду летают неописуемо красивые бабочки. Они порхают в солнечных лучах и вдруг опускаются тебе на плечо. Там столько моего...

К художницам подошел человек лет пятидесяти, весь в черном. Каталина приветливо улыбнулась ему.

— Мы как раз говорили о твоей родине, Херман. Позволь, я представлю тебя...

Незнакомец жестом остановил Каталину и галантно поднес руку Сары к губам.

— В представлениях нет никакой нужды. Сара, для меня большая честь познакомиться с вами. Вы — выдающийся художник. Я только что был в Париже, специально чтобы увидеть вашу выставку: это подлинный шедевр.

Комплименты всегда приводили Сару в смущение. Обычно она не могла угадать, сколько в них правды. Смущенно улыбнувшись, она попыталась остановить поток славословий, но колумбиец и не думал успокаиваться...

— Не скромничайте. Вы уже вошли в историю... — заявил он, заставив Сару покраснеть, чего с ней не случалось уже много лет.

— У Хермана чудесное поместье на кофейной плантации, — сообщила Каталина.

— Куда я вас от всей души приглашаю, — не растерялся плантатор. — Вы бывали в Колумбии?

Сара покачала головой.

— Такой художник, как вы, — Херман смотрел ей прямо в глаза, — просто обязан побывать в моей стране.

Тут к ним подошла Энни. Она уже давно разыскивала Каталину. Пара богачей с первого взгляда влюбилась в одну из картин.

— Я ее у вас похищу. — Энни подмигнула подруге.

Приятная беседа, изысканная, немного старомодная речь, открытая улыбка и утонченные манеры Хермана Наранхо вскружили бы голову кому угодно. Два бокала шампанского, три, четыре... Первая улыбка… Последний шанс? А что, если, закончив съемки в Нью-Йорке, и вправду отправиться в Колумбию?

38

С какой радости этот непонятный тип торчал у входа в Ла-Рюш? Неужели ему больше нечем заняться? Позвонив по домофону, он назвался приятелем по Академии художеств, но Кадис совершенно его не помнил.