– Нет, вроде вчера тихо там было.

– А что они делали? В игры играли?

– Может, и играли. Не видела я. Спала.

– Так приходил к ней вчера кто-нибудь или нет?

– А я почем знаю? Спала я, ясно вам?!

Не добившись толку от Марковны, милиционеры ушли.

– Темнит старуха. Не верится мне, чтобы Марковна ничего не видела! – усомнился участковый.

– А может, это она соседку… того?

– Не похоже на нее. Хотя, черт ее разберет!

– Что это за люди, которые к Гамильтон толпами шастали?

– Студенты. Эмма Львовна в университете преподавала, со студентами дружила. Они к ней на выходные приезжали, на шашлыки и ролевые игры.

– Что за игры?

– Она же социолог. Теорию подкрепляла практикой. Студентам это нравилось. Помню, Марковна жаловалась, сказала, что у соседки содом и гоморра. Мол, так они шумят, просто спасу от гостей Эммы нет. Мне пришлось к Гамильтон сходить. Ничего предосудительного я не увидел – все тихо, мирно, водку не пьют, траву не курят. Сидят полукругом, как пионеры, и пишут что-то. Эмма Львовна пригласила меня на глинтвейн с шашлыком. Приятная была женщина, жаль ее.

* * *

Вика набрала номер на мобильном. Ей долго не отвечали, и она с досадой швырнула телефон в сумку. Как же она ненавидела эти длинные гудки! Они словно говорили ей: «Зачем ты звонишь? Мне нет до тебя дела!» Еще больше она ненавидела этот голос – равнодушный, чужой, сообщающий о том, что абонент находится вне зоны доступа. Он включался сразу после набора номера и значил: «Отстань! Я не хочу тебя ни слышать, ни видеть! Не лезь в мою личную жизнь!!!»

Происходившее с ней было до того чудовищным, что Вика не желала в него верить. Феликс, милый, любимый Феликс променял ее на какую-то старуху! Его прохладный тон, взгляд в сторону и эти жестокие слова: «Нам надо расстаться. Так будет лучше, пойми. Дело не в тебе, Зая, а во мне. Ты хорошая, очень хорошая и красивая, но я испытываю к тебе одну лишь нежность, и только. Ты всегда останешься для меня Зайкой и можешь на меня рассчитывать».

– Нет, нет, нет!!! Что ты такое говоришь?! А как же наша любовь, как же свадьба, как же мы с тобой?! Посмотри на меня, очнись! – закричала Вика, схватив его за руку, но Феликс был непоколебим.

– Жаль, что ты не хочешь меня услышать, – бросил он равнодушно.

Он ушел, оставив ее в слезах. Феликсу было все равно – Вика давно перестала для него существовать.

С той поры прошло уже достаточно времени, чтобы Вика понемногу начала приходить в себя. Раненое сердце ныло и заживать не торопилось. Ей казалось, что лучшее лекарство – это вернуть все назад. Чтобы воскресли прежние милые эсэмэски и воркования, перебирание пальцами волос, поглаживание носа перед сном, поцелуи в ушки. Хотелось, чтобы Феликс ласково называл ее пушистой зайкой, а она его – своим котиком, хотелось, чтобы рядом был кто-то родной и желанный, хотелось любить и быть любимой.

«Спокойно, – сказала себе она, – еще не все потеряно. С Феликсом явно что-то происходит. Например, предсвадебный синдром в особо тяжелой форме. Надо успокоиться и постараться его вернуть».

Именно этим Вика и стала настойчиво заниматься – возвращать уходившую любовь, а точнее, уже ушедшую.

– Феликс! У меня компьютер сломался. Помоги, пожалуйста, – плаксиво пожаловалась она, дождавшись ответа.

Судя по голосу, Феликс был сильно не в духе.

– Извини, приехать не могу. Потом как-нибудь.

– Если ты не хочешь меня видеть, я из дома уйду, ты только скажи, когда.

– Не в этом дело. Я сейчас просто не могу.

– Ну конечно, ты же со своей, с этой!.. Ты теперь всегда с ней! – сорвалась Вика. Она понимала, что в данной ситуации не стоит так себя вести – набрасываться на него с обвинениями вместо того, чтобы разговаривать доброжелательным тоном. Но эмоции! Их не так-то легко сдержать, эти эмоции.

– Нет, не с ней. Эммы больше нет, она мертва.

Послышались короткие гудки, но Вика не сразу нажала отбой. В какой-нибудь другой раз она решила бы, что это шутка, но Феликс, если уж и шутил, то не таким образом, и еще, этот его голос! У него явно что-то случилось.

«Эмма мертва», – повторила она про себя слова Феликса. Такого не бывает! Это слишком фантастично, чтобы оказаться правдой. Хотя почему бы и нет – старуха ведь практически стояла одной ногой в могиле, столько, сколько ей уже было, не живут.

Вика до конца не поверила, что разлучница ушла в мир иной, но в ее душе зародилась смутная надежда, и еще сильнее ей захотелось встретиться с Феликсом. Теперь уже для того, чтобы узнать подробности.

Феликс, объявив о своем решении расстаться с ней, взял уже собранную сумку и ушел. Вика осталась одна в пустой квартире. Она не стала смотреть в окно, бросая ему вслед прощальный взгляд. Присела на пол, там же, где и стояла, когда за ним закрылась дверь, – в коридоре, обхватила колени руками и опустила на них голову. Как же он мог так поступить?! Ушел тихо, по-крысиному, сумку тайком собрал, вечером, скорее всего, когда она принимала душ. А потом, как ни в чем не бывало, лег с ней в постель. Трус, какой же он трус! Люди расстаются – такое бывает, но не таким же образом, как это произошло у них, с ударом в спину.

Нет, Вика его не возненавидела. Она возненавидела разлучницу, «эту старуху». «Сдохни, старая сука! – повторяла она отчаянно. – Как же таких земля носит?! Такие вообще жить не должны! Она сдохнет, обязательно сдохнет!»

Квартира, в которой они жили с Феликсом, находилась недалеко от кладбища, и каждый раз, проезжая мимо него на автобусе, Вика смотрела на могилы и представляла себе, что в одной из них лежит Эмма. Она даже выбрала, в какой именно – вон в той, свежей, без памятника, усыпанной венками, близко от дороги, рядом с мусорным контейнером. Свежая, потому что Эмма все-таки пока что еще жива, а когда она умрет, то ее могила будет свежей; из окна автобуса можно было разглядеть только близлежащие могилы, а помойку дорисовала Викина фантазия, в связи с тем, что, по мнению Вики, это стало бы наилучшим соседством для разлучницы. В другой раз она видела себя на церемонии погребения Эммы. Она воображала, как стоит в толпе людей у могилы, в которую только что опустили гроб. Все бросают по горсточке земли, и Вика тоже бросает. Созерцание кладбища Вику успокаивало, и она фанатично верила, что кара небесная непременно настигнет Эмму и она скоро займет свое место под погребальными венками.

Предварительно позвонив, Феликс пришел под вечер следующего дня, какой-то отрешенный от всего, со следами бессонной ночи на сером лице.

– Я ненадолго. Нужно забрать инструменты.

– Поешь?

– Нет, спасибо.

– Хоть чаю выпей.

Было видно, что ему неудобно, но, поколебавшись, Феликс принял предложение. Усевшись за стол, он медленно размешивал сахар в чашке, задумчиво опустив глаза. В кухне повисло тягостное молчание, и Вика, чтобы как-то разрядить обстановку, стала предлагать ему то печенье, то мед, хотя и знала, что Феликс откажется. Так и вышло, но обычного бурного отказа не последовало – сладости он проигнорировал молча, словно и вовсе их не увидел. Вика налила себе чаю и со вкусом густо намазала печенье медом.