картошку и помидоры как чудесные культуры, которые не требуют много хлопот, но могут прекрасно накормить любую семью.

Нужно сказать, что подвижническая деятельность Болотова отозвалась в таких же энтузиастах — и на русских грядках по всем волостям стали появляться не только репа и брюква. Было ли дело в неслыханном здоровье или же сельское хозяйство и впрямь делает человека здоровее и сильнее, но Болотов не дожил трех лет до своего 95-летия, что для тех времен было просто невероятным долгожительством.

Терапевтический сад

В 1991 году фотограф Ховард Сули получил задание от журнала The Face сфотографировать режиссера Дерека Джармена в его саду — и они крепко подружились. Позже они вдвоем решили создать книгу «Сад Дерека Джармена» («Derek Jarman’s Garden»), описывая новый тип сада — сада-терапии, сада — арт-объекта. Эта книга была опубликована практически сразу после смерти Джармена — он умер в 1994 году от СПИД-ассоциированного заболевания. Джармен был художником и режиссером, автором, мемуаристом, но еще — одним из первых геев с открытым вич-статусом, активно исследовавших проблемы движения ЛГБТК+.

Сад у Проспект-коттеджа появился на блеклом морском берегу у кентского мыса Дандженесс в 1986 году, сразу после того, как Джармен узнал о своем диагнозе. Когда Джармен только начал разбивать свой сад и расчерчивал клумбы на листке бумаги, он пометил красной ручкой на полях: «Садоводство в „одолженное время“».

Джармен с детства любил цветы: в четыре года ему подарили книгу «Красивые цветы и как их выращивать» («Beautiful Flowers and How to Grow Them»), и он проводил с ней все свободное время. В школе-интернате он получил приз за лучшую грядку. Но сад вокруг Проспект-коттеджа стал первым по-настоящему его собственным садом. Купив его, он заказал тридцать роз из питомника в Кенсингтоне. «Ему нравилось представлять себя в лесу из непролазных шипов, который в конце концов разрушает добросердечный и очень красивый принц», — вспоминал партнер Джармена Кит Коллинз[58]. Розы, впрочем, погибли, и Джармен переключился на местную флору. В саду стали появляться «случайные» скульптуры из обтесанных морем коряг, его заселяли выносливые местные цветы, солнце сделало деревянную обшивку дома почти черной, а напротив него возвысилась электростанция. Коттедж Джармена располагался на суровом галечном берегу, обдуваемый всеми ветрами, а летом практически выжигался солнцем дотла. Уникальный ландшафт Дандженесса — неотъемлемая часть сада. Художник писал: «Самое прекрасное, что я посадил, — это идеальный круг наперстянок, семена которых я собрал у электростанции. Но больше всего мне нравится, что визуально сад никогда не заканчивается».

Создать такой сад было очень непросто: Дандженесс славен сильными солеными ветрами, практически полным отсутствием тени и питательностью грунта, которая стремится к нулю. Джармен все делал в саду своими руками: копал гальку, разбивал грядки, создавал небольшие стенки, чтобы хоть как-то прикрыть от ветра свои посадки.

Иногда он привозил с соседней фермы навоз, и за долгие годы такой медитативной практики почва стала худо-бедно плодородной. Когда Джармен только купил коттедж, среди местных рыбаков прошел слух, что он занимается какими-то оккультными практиками. Немудрено — сад и дом заметно выделялись на общем фоне: торчащие из земли коряги с висящими на них бусами из гальки, идеально ровные круги из камней с яркими цветами внутри. Джармен любил садоводствовать в джеллабе[59] — и, конечно, походил на волшебника или колдуна. Магический эффект усиливало то, что сад Джармена выглядел (и выглядит) как сад вопреки: цветы растут прямо из гальки, хотя кажется, что в таких суровых местах расти не может вообще ничего.

Многие растения насеялись сами: морской кейл, дикий горошек, маки. Джармен методично выискивал в соседних питомниках семена и саженцы, которые могли бы подойти этим условиям, и в итоге нашел: лаванду, гелихризумы, сантолину, шалфей.

Они не только подошли саду и климату, но и оказались созвучны его собственным испытаниям и горю. В книге «Современная природа» («Modern Nature»), которая представляет собой его дневники, он пишет: «Сантолина находится под влиянием Меркурия, а потому сопротивляется ядам, очищает и излечивает укусы ядовитых тварей. Побег лаванды в руке или положенный под подушку дает вам шанс увидеть привидение, побывать в стране мертвых»[60].

Дерек боролся с болезнью, занимая себя таким большим количеством дел, что, казалось, он хочет не оставить болезни никакого времени и пространства. Он пытался обмануть диагноз, прячась в своих цветочных грядках среди пчел, пытаясь обратить страх в искусство.

Джармен переписывался с ландшафтным архитектором Бет Шатто[61], чей «гравийный» сад позднее стал образцом для подражания всех архитекторов, желающих создавать сады, устойчивые к засухе. Однако именно сад Джармена вдохновил ее на этот проект, и он же составил список рекомендованных растений, с которыми можно было поработать.

Этот сад стал примером того, как природа и садоводство становятся огромной частью терапии. Даже когда Джармена клали в больницу, он снимал капельницу и шел проведать свой сад. В «Современной природе» он записывал, как появлялся сад, и называл его мемориалом: «Каждая круглая клумба — узел истинной любви, украшенный лавандой, бессмертником и сантолиной».

Похоронен Джармен был недалеко от сада.

После смерти режиссера дом и сад поддерживал в порядке его партнер. Он терпел поклонников, которые приезжали побродить вокруг, и смиренно пускал их потоптаться на клумбах. Соседи подметили интерес и теперь вокруг появилось несколько таких садов, поэтому чтобы найти именно джарменовский, нужно постараться. Джармен справедливо считал сад одной из своих работ, отражением своей жизни, упражнением в любви и горести.

В 1990 году Джармен снял фильм «Сад»: в нем он исследует трудности гомосексуальных мужчин. А самым известным ответом на диагноз стал фильм «Блю» («Blue», 1993). И все это — исследования художника, который теряет зрение. «Джармен, особенно с работой „Хрома“[62], создавал важнейший контекст для времени, для целого поколения художников, для поколения, которое затронул СПИД. Его сад — это культурный то ли топос, то ли антитопос. То ли место, то ли не место. Сад выступает у него чувственной мировой моделью. Сад превратился в объект, в инсталляцию, и это связано с особой ролью Джармена и тем контекстом, который он очерчивает», — описывает Екатерина Иноземцева.

Когда Кит Коллинз умер, коттедж хотели продать частному лицу — но за него вступилась арт-общественность всего мира. Кампанию по сбору средств на сохранение дома и сада под предводительством Тильды Суинтон провели так успешно, что собрали 3,5 миллиона фунтов стерлингов — и теперь он находится в ведении фонда, который сохраняет наследие художника.

Сад, коттедж и вся коллекция искусства внутри него останутся нетронутыми. Они неразделимы