– Что? – спросил Басаргин, которому монитор было видно плохо. – Включай прослушивание.

– Не надо прослушивания. Это ничего не даст, – со вздохом сказал полковник.

– То есть. – Басаргин еще не понял ситуацию.

– Трубка находится на Хорошевке, в здании ГРУ, – сообщил Доктор Смерть.

– Я могу дать более точные сведения. – Теперь Мочилов усмехнулся, хотя и недовольно. – Эта трубка закрыта в моем персональном сейфе. Там, в кабинете…

– А обладатель трубки?

– О нем говорить я не уполномочен. Могу дать гарантию, что в моем сейфе он, в отличие от трубки, не закрыт…

– И на том спасибо, – сказал Тобако.

– И именно это мы должны передать в Лион? – подняв брови, спросил Басаргин.

– Зачем же. – Мочилов проявил великодушие и решил поделиться опытом общения с начальством. – Вы можете передать данные на официального обладателя трубки. И даже имеете право сообщить, что он – подставное лицо, которому просто заплатили двадцать баксов за оформление – вот и все…

3

За последние годы Хожаеву порой приходилось допрашивать боевиков, хотя чаще этим делом занимаются специалисты-дознаватели. Однако бывают времена, когда дознавателей на всех задержанных не хватает, и из-за срочности с ними работают простые опера. И опыт подсказывал, что на первом допросе добиться положительного результата бывает трудно. Задержанные старательно тянут время, чтобы каким-то путем узнать ситуацию вокруг себя и ориентироваться по ней, подбирая соответствующие ответы на вопросы.

Сейчас, чтобы не терять такое драгоценное время, только приехав в управление, подполковник попросил предоставить ему комнату для допросов, чтобы поговорить с задержанным сразу, пока тот, что называется, «не остыл». Но заодно попросил дознавателя подготовиться. Однако начать допрос сразу не удалось. Опять позвонил ментовский майор, с которым вместе работали по свежим следам в госпитале:

– Рамазан, мы отпустили эту женщину с сыном. Которая фоторобот делала.

– Вы же обещали ее на машине отправить…

– Не было машины под рукой. До комендантского часа хотели так отправить. Сейчас в городе спокойно…

– Ей не в город, ей в Ханкалу.

– Добралась бы. Последним автобусом. Не в этом дело… Они пошли к автовокзалу, и в квартале от нас встретили одного из тех, что были у нее в квартире. Он уже в офицерской форме. В эмблемах родов войск женщина не разбирается. Но звание определила – боевик в форме подполковника. Тот, который моложе, он всем командовал. Какую-то гадость они опять готовят… Мы отправили всех свободных на прочистку района, подключили ОМОН, раздали фотороботы, но пока результата нет.

– Я понял. Что будет, звони. И обязательно пришлите нам побыстрее все фотороботы. Они могут проходить по нашей специальной картотеке. Женщину с мальчиком все же машиной отправьте. Поздно уже, опасно, тем более после этой встречи.

– Теперь уже отправим. Машиной. Последний автобус все равно уже ушел. Комендантский час скоро. Не переживай.

– Ну-ну…

Хожаев убрал в карман трубку.

– Что там? – спросил Трапезников.

– Женщина, которая фоторобот делала, хозяйка квартиры, вышла из ментовки и через квартал увидела человека, который командовал там, у нее в квартире. В форме подполковника. Его ищут, но пока… Сам понимаешь…

– Еще не легче… Может, задержанный даст показания.

Задержанный старательно делал вид, что глухонемой и не слышит обращенных к нему вопросов. Об ответах уже и говорить не приходилось. Настоящих документов с собой не имел. При обыске были обнаружены документы на имя жителя Дагестана, но подделанные очень грубо. Настолько грубо, что их можно было бы и не проверять, удостоверившись поверхностным осмотром.

– Может, правда, дать ему по шее, – провокационно предложил Трапезников, но при этом взгляда от глаз задержанного не отрывал. Тот не среагировал.

Подполковник тоже смотрел на боевика внимательно и тоже не заметил реакции.

– Он, похоже в самом деле ничего не понимает. Может, наемник?

– Может быть.

Хожаев снял трубку и позвонил дознавателю.

– Похоже, наш подопечный – иностранный наемник. Приходи, и прихвати с собой переводчика.

Дознаватель пришел только через десять минут – переводчика дожидался. Опера уже успели выпить по стакану чая, забыв предложить угощение задержанному, хотя тот смотрел им в рот и глотал слюни, играя большим бугристым кадыком.

Хожаев уступил место дознавателю, Трапезников пододвинул свой стул переводчику. Тот сразу задал вопрос по-арабски. Задержанный ответил не парой слов, а длинной фразой.

– Его зовут Толхид Хармуш. Он из Ливана. Просит налить ему стакан чая, потому что очень сохнет во рту после анестезии – разговаривать трудно. Ему что, делали операцию?

– Нет, просто вправляли шейный позвонок после удара по шее… – Хожаев показал, что он человек не жадный, и налил задержанному полный стакан. Но благоразумно отошел на безопасное расстояние, хотя чай, в целях безопасности, подогревать не стал.

После нескольких глотков задержанный перевел дыхание и поставил стакан на краешек стола. Заговорил сам.

– Он говорит, что будет давать показания только в присутствии адвоката, причем не российского, а из любой арабской страны, и представителя ливанского консульства. Просит вызвать консула из Москвы. – Переводчик бесстрастно выложил просьбу боевика.

– На наемников не распространяются международные законы о военнопленных, – сказал дознаватель. – И потому присутствие консула мы можем допустить только на суде. А можем и вообще не допустить… Кроме того, лиц, задержанных по подозрению в терроризме, согласно российским законам мы имеем право в течение тридцати часов допрашивать без адвоката. Отказ от дачи показаний будет являться отягчающим вину обстоятельством. Это добавит ему к сроку тюремного заключения еще пару лет. Пусть подумает, прежде чем отказаться. Кроме того, пусть сразу потеряет свои иллюзии… Отказ от дачи показаний вовсе не говорит о том, что он ничего не скажет. Согласно тому же закону о борьбе с терроризмом, в целях оперативной необходимости мы имеем право применить к нему психотропные средства, которые так или иначе говорить его заставят. И скажет он при этом гораздо больше, чем сказал бы без применения препарата…

Наемник внимательно выслушал переводчика. В глазах его стояло откровенное беспокойство. И даже боль в шее, которую он старался унять постоянным шевелением головой, не могла заглушить это чувство.

– Сразу добавьте, – сказал капитан Трапезников, – что он может не тешить себя иллюзиями относительно собственной будущности. Церемониться с ним здесь никто не станет, и разговор будет предельно жестким, как и обращение с ним в камере. Здесь совсем не швейцарская тюрьма, где заключенные смотрят телевизор и по праздникам отправляются навестить семью, и из камеры господин Хармуш очень скоро сам попросится на допрос. И будет проситься часто, чтобы отдохнуть хотя бы во время беседы со следователями.