вряд ли можно было назвать впечатляющими. Они состояли из пары штурмовых орудий, у одного из которых из выхлопных патрубков валил черный дым, танка Pz IV и одной «Пантеры». Эти силы должны были прикрывать как северную, так и южную границы участка перехода через шоссе вместе с двумя 88-миллиметровыми орудиями, буксировавшимися полугусеничными бронетранспортерами, и примерно сотней пехотинцев. Через несколько часов эти силы тоже должны были присоединиться к уходящим на запад и заменены другими частями, выходящими из котла, и так до тех пор, пока вся масса войск, штатских беженцев и техники не переползет, подобно многокилометровой гусенице, на запад.

Число людей и техники, двигавшихся через шоссе, было просто колоссальным. Каждую минуту несколько сотен мужчин, женщин и детей появлялись из темноты пустоши, группировались у насыпи шоссе, бросали взгляд налево и направо, проверяя, нет ли движения, затем переходили шоссе и снова исчезали, направляясь к проходящей впереди, почти параллельно шоссе, линии железной дороги. Всякий раз в этой толпе были видны искры и выхлопные газы, двигавшиеся вместе с ней, поскольку ее пересекали также мотоциклы, полугусеничные бронетранспортеры и немногие оставшиеся на ходу легковые и грузовые автомобили.

Русские теперь не стали атаковать этот участок непосредственно танками или пехотой – но начали его артиллерийский обстрел в довольно медленном темпе, причем снаряды взрывались на шоссе случайным образом, разбрасывая группы людей и заставляя взлетать, переворачиваясь в воздухе. Естественно, никто не мог знать, где произойдет следующий взрыв, будут ли они следующими обреченными на смерть или оставлены здесь ранеными, подобно многим другим раненым беженцам и солдатам, которые лежали в траве около дороги, во весь голос умоляя не бросать их здесь.

Наша «Пантера» воссоединилась с «Пантерой» Капо и одиночным танком Pz IV. Старая «четверка» скрипела и визжала всеми своими механизмами на ходу и постепенно отставала от нас, так как ее двигатель уже не мог тянуть боевую машину. Когда мы несколько удалились от шоссе, я взглянул назад и увидел, что танк окружен рядами людей, бредущих от него. Если раньше они жаждали забраться на него, умоляя подвезти их, то теперь, как можно было предположить, поняли, что боевая машина вышла из строя и в своем пути на запад на нее рассчитывать не приходится. Командир «четверки», пожилой инструктор вождения в учебном танковом полку, тоже вылез из нее и бегом побежал за моей машиной, жестами прося остановиться.

– Мое горючее! – крикнул он, подбежав поближе к нашему притормозившему танку.

– У нас нет лишнего горючего, – ответил я, высунувшись из люка башни. – Нам и так едва хватит километров на десять.

– Но у меня его полно, – возразил он. – Полный танк.

Мы стали сдавать задним ходом к его машине.

По ходу дела он рассказал нам интересную историю: его учебный взвод был укомплектован танками, переоборудованными для работы на газогенераторном горючем, получаемом из сжигаемых деревянных чурок, вместо бензина. Однако несколько месяцев тому назад взвод снова получил бензин, так что они в преддверии событий смогли заныкать небольшой запас. Мы быстро перекачали все горючее до капли из бензобаков «четверки» и поделили его между «Пантерой» Капо и нашей. Бензина оказалось не так уж много, но он увеличил наш возможный пробег с 10 до 50 километров – достаточно, чтобы, двигаясь по прямой, достичь железнодорожной линии и Эльбы.

Правда, только при условии, что нам не придется делать никаких обходов, не придется взбираться ни на какие холмы и форсировать двигатель в боях.

Я разрешил экипажу учебного танка разместиться на лобовой броне моей «Пантеры», поскольку угол наклона броневых листов давал возможность удержаться на них только бывалым и сильным солдатам; также мы взяли нескольких раненых солдат и беженцев на корпус и корму танка. Инструктора вождения я взял в экипаж танка, посадив его на искореженное сиденье радиста, дал ему автомат МП-40 и приказал вести при необходимости огонь сквозь отверстие для курсового пулемета. Он, похоже, был вполне доволен тем, как его устроили. Затем мы направились на запад, двигаясь со скоростью пешехода среди бредущих в колоннах беженцев и случайных разрывов снарядов.

Мой башнёр привалился лицом к орудийному прицелу и застыл, не двигаясь. Я заподозрил, что он заснул, но решил, что он это заслужил.

Когда мы двигались по вересковой пустоши, я стоял в люке башни, глядя по сторонам. Я не мог заметить никаких признаков контратаки красных, хотя мы были на левом фланге, и пространство в этом направлении было пустым и открытым. Однако это не прибавляло мне уверенности. Совсем наоборот: если уж русские не хотели выпускать нас из котла, то и не должны были позволить нам спокойно пересечь западную равнину. Но разве у нас был выбор? Котел был ловушкой, петлей на нашей шее. И если это открытое пространство представляет собой другую ловушку, то она просто еще не успела захлопнуться.

В темноте, нарушаемой только вспышками разрывов и пожаров, происходили самые различные инциденты. Мы миновали мотоцикл, через который переехал танк, мотоциклист и сама машина, увиденные нами на один-единственный миг при разрыве снаряда, были изуродованы и вмяты в землю. Если какой-нибудь двигавшийся моторный транспорт по какой-либо причине выходил из строя и останавливался, на него тут же набрасывались люди и обирали его от всего остававшегося горючего и боеприпасов. В такой ситуации, при отчаянной нехватке горючего, лошади становились куда более ценным средством передвижения, чем автомобили. С высоты своей башни я видел, как двое солдат вермахта остановили телегу с беженцами, запряженную парой лошадей, обрезали постромки и ускакали верхом, предоставив возможность беженцам плестись пешком. Старший офицер люфтваффе, чей автомобиль сломался, угрожая пистолетом возчику полевой кухни, в которую была запряжена лошадь, требовал ее для себя. Он был быстро обезоружен проходящими мимо солдатами и побрел пешком вместе с другими беженцами, держа в руках чемодан.

На пути нам встречались отдельно стоявшие на равнине домики здешних обитателей, которые порой стояли в дверях, хмуро глядя на проходивших мимо них людей. При свете ракет и горящих машин на обочинах дороги мы порой видели рядом с этими домами свежие могилы. Как нам сказали, это были могилы гражданских жителей, убитых русскими, прошедшими здесь несколько дней тому назад.

На некотором отдалении впереди, там, где в небо взлетали ракеты и строчки трассирующих снарядов и пуль, находилось то место, где, как я понимал, «Королевские Тигры» танковой дивизии СС шли впереди нашего движения на запад. Когда мы приблизились к этой точке, движение людей замедлилось и стало распадаться, поскольку основная масса пехотинцев не желала или была не способна принять участие в сражении. Многие