– Я могу идти, – спокойно заверяю его, – правда.

Вот сейчас подходящее время, чтобы поговорить о случившемся на маяке, но я не делаю этого.

– Я не хочу… я не хочу, чтобы тебе было больно, – признается Нолан и, повторяя за мной, укутывает мое лицо в своих ладонях. – Хватит с тебя боли.

Алекс издает шокированный смешок. А потом всем своим видом пытается показать, будто не смотрит на нас.

– Я смотрю в окно, – решает все-таки уточнить он.

Щека Нолана прижимается плотнее к моей ладони от растянувшихся в полуулыбке губ, и я улыбаюсь в ответ.

– Достану тебе гольфмобиль, – говорит он. – Не хочу, чтобы ты ступала на лодыжку.

– Постараюсь ездить по дорожке. А то Алекс убьет нас обоих, если ты испортишь газон.

– Спасибо, – бормочет Алекс. – Все еще смотрю в окно.

– Сейчас-сейчас, – отмахивается Нолан, но только через шесть секунд отпускает мое лицо.

Я пытаюсь разглядеть его бегущую через грязный газон фигуру, но дождь такой сильный, что дальше капота ничего не видно. Когда Нолан уходит, Уолли начинает бесноваться, и Алекс открывает свою дверь, чтобы выпустить его.

– Ну, теперь можно перестать смотреть в окно?

– Да, – отвечаю я. Мы поворачиваемся друг к другу: в его глазах застыло такое же потрясение, как и в моих.

Алекс складывает руки на груди.

– Ты расскажешь мне, что произошло, или мне придется выпытывать это у Нолана?

Я опускаю взгляд на ногу, притворяясь, что рассматриваю лодыжку.

– О чем ты? Нолан все рассказал. Уолли убежал к маяку, и нам пришлось тащить его обратно.

Покосившись на него, замечаю, как Алекс крепко сжимает руки.

– Нолан не полезет очертя голову резвиться в воду, так что выкладывай.

Заставляю себя смотреть ему в глаза, излагая то, как мы с Ноланом держались за руки, пробираясь к маяку. Пока говорю, лицо Алекса ничего не выражает, но он распрямляет руки, когда я упоминаю, что мы едва не застряли на маяке, потому что Нолану пришлось вести нас обратно.

– Как? – спрашивает Алекс. – Как тебе удалось заставить его?

Я пожимаю плечами и выглядываю в окно, не в силах встретиться с ним взглядом.

– Я… я отвлекла его.

– Как?

В голове возникает множество вариантов, как можно солгать, но ни один из них не звучит достаточно убедительно. Алексу должно быть известно, как сходил с ума Нолан. Кроме того, ему должно быть известно почему, однако я не спрашиваю об этом.

Возможно, я выкладываю ему правду, потому что промокла до нитки, а печка в машине совсем не греет или потому что Алекс молчит теперь не осуждающе, а скорее успокаивая меня.

Я отворачиваюсь к окну, потому что зрительный контакт сейчас не вынесу. Рассказываю каплям о фотографиях с Дженной, мамой и белками. О том, как оставляла кусочки души по дорожке к маяку, чтобы привести Нолана, Уолли и себя в безопасное место.

– Вот так, – заканчиваю я.

Похоже, Алекс замечает, что говорю я из последних сил, потому что стоит мне повернуться к нему, как он неуклюже обнимает меня в тесной кабине.

– Ох, – вырывается у меня, и я неловко прикасаюсь головой к его плечу, – теперь мы обнимаемся?

– Да, – уверенно заявляет он, так что даже не поспоришь, – теперь мы обнимаемся.

– Хм, почему?

Уверена, что от этих слов Алекс отпрянет от меня, но не тут-то было.

– Ты знаешь почему, – отвечает он.

– Потому что спасла твой газон от пикапа, который превратил бы его в кашу?

Он отстраняется и закатывает глаза к потолку, будто всевышний китов поможет ему справиться со мной.

– Потому что ты спасла его.

Душу наполняет трепет, а сердце начинает бешено колотиться.

– Нет, это не так, – слишком быстро отказываюсь я. – Я спасла Уолли.

– Не притворяйся дурочкой, когда ты ей не являешься, – просит Алекс. – Нолану бы никогда не понравился глупый человек.

От подобных тем мое сердцебиение точно не придет в норму, но, к счастью, я слышу мотор приближающегося гольфмобиля с Ноланом.

– Почему ты считаешь, что я ему нравлюсь?

Алекс одаривает меня взглядом, напоминающим мне о Дженне. Это больно. Но вместо того чтобы расплакаться, я захожусь смехом и легко толкаю его в руку.

– Не смотри на меня так! – прошу я.

– Тогда не будь дурочкой, – бросает он, ударяя в ответ, и тоже начинает смеяться.

В момент нашей с Алексом дружеской потасовки Нолан открывает дверцу с моей стороны. Замерев, он с недоумением наблюдает за нами, и мы вроде должны бы прийти в себя, но вместо этого корчимся от смеха.

– Класс. Продолжайте веселиться, пока я стою под дождем, – тяжело вздыхает Нолан.

Когда он помогает мне выбраться из высокой кабины на землю и затем устроиться в гольфмобиле, то поддерживает мое тело руками. Касается моей талии, рук, спины; я краснею, хотя он просто пытается уберечь меня от боли.

Валери осматривает мою лодыжку, оказывается сильный ушиб и никакого перелома или растяжения. А потом она поит нас таким количеством горячего какао, что жадный ребенок утонул бы на шоколадной фабрике. Меня вскоре отправляют спать, чтобы не заболела. Валери даже слышать не хочет мои протесты о том, что я в порядке и не хочу спать в три часа дня. Она приказывает Алексу довести меня до третьего этажа и, как только Нолан поднимается проводить нас, резко окликает его.

– Не ты, парень. Пусть девочка отдохнет.

Мы с ним встречаемся глазами и не разрываем зрительный контакт, пока его не прерывают створки вновь заработавшего лифта. Однако появившаяся между нами связь остается целой и невредимой – тонкая, неразрывная нить, связывающая наши тела.

Едва моя голова касается подушки, я сразу же отключаюсь, несмотря на высказанные ранее протесты. Мысленные поезда останавливаются, а киты почти не заметны на горизонте. Когда я просыпаюсь через несколько часов, рядом со мной на кровати сидит Валери, держа в руках миску с пастой.

– Голодна?

Как волк. Голова раскалывается от продолжительного сна и изнеможения после приключений. Сквозь шторы я вижу полосу серого неба, подернутого розовыми мазками. Ураган миновал, наступил закат.

– Умираю с голода.

Я устраиваюсь, опираясь на подушки, и начинаю закидывать лапшу в рот; и только после трех укусов замечаю грибы в тарелке. Ненавижу грибы. Но все равно съедаю их.

Валери встает у кровати, выжидающе смотря на меня.

– Я закрыла магазин пораньше, – объявляет она, – из-за урагана.

– Плохо. – Не понимаю, зачем она отчитывается мне об этом.