Наши ладони соприкасаются, и Нолан бросает на меня выжидающий взгляд. Я прячу улыбку.

– Из этого следует, что теперь в музыке больше грусти? Да уж, ты настоящий писатель, раз так долго объяснял такую простую вещь.

Впервые с нашей встречи Нолан заходится смехом, неожиданным хохотом, скачущим от полки к полке по круглой комнате.

Напряжение прошло, я поворачиваю ноги, чтобы удобнее устроить лодыжку. Между нами повисает приятная тишина, которую нарушает Нолан.

– Амелия?

– Да?

– Можно тебе почитать?

Месяц назад это стало бы исполнением заветного желания. Месяц назад я бы почку продала, чтобы вложиться в такую затею. В чудесном книжном магазине сесть рядом с Н. Е. Эндсли и слушать, как он читает, – сон наяву для каждого фаната.

Возможно, он прав о слиянии эмоций, ведь я думаю, что Дженна все еще мертва. И от нее не осталось ничего, кроме странного десятилетнего плана, который не включает сидящего рядом со мной Нолана Эндсли, пахнущего мылом и соснами. Это заставляет меня задуматься, приготовила ли нам жизнь что-то, о чем мы и не догадываемся. Даже Дженна.

– Спасибо, но я сама умею читать, – слова скрипуче вылетают из горла, и я изо всех сил стараюсь перевести все в шутку, – с пяти лет этим занимаюсь.

Он наклоняется вперед, медленно подвигая ко мне ноги до тех пор, пока они почти не касаются друг друга.

– Пожалуйста?

От его дыхания перед моими глазами колышутся несколько волосков, и я моргаю, чтобы отогнать их.

– Зачем?

– Чтобы расплатиться.

Он хочет, чтобы наши губы находились так близко?

– Ты ничего мне не должен, – шепчу я, – правда.

– Тогда считай это подарком.

Нолан не дожидается ответа. Он встает, трясет затекшими ногами и поворачивается к полкам. Нас, как теплое одеяло, укрывает темнота, а мир бодрствует только за дальним горизонтом, у которого водная гладь озера Мичиган встречается с небом. Я одновременно ощущаю себя и бессмертной и неуязвимой и безрассудной.

– Есть пожелания? – неожиданно интересуется Нолан.

В голове всплывает предупреждение Алекса, что ему нужны друзья вместо фанатов. Поэтому я сглатываю ответ, но, должно быть, желание написано у меня на лице, ведь парень тянется к одной из своих книг, покоящейся в укромном местечке на полке.

– Эту? – спрашивает он, осторожно наблюдая за мной. И, прежде чем у меня появляется возможность сказать, продолжает: – Ничего страшного, если хочешь ее.

– Ее, – шепчу я.

Он слюнявит пальцы – я питаю отвращение к такой привычке, но ему она подходит – и, пролистывая страницы, устраивается на полу.

Набирает в грудь воздуха перед чтением, но вдруг решает сделать отступление.

– Чтобы не было убого, предлагаю начать с середины, если ты не против. Раз уж мы это затеяли.

– Не против, – соглашаюсь я. В ушах звенит собственный слабый и испуганный голос. Слышит ли Нолан волнение, которое я ни за что не признаю? Что, если вокруг меня не возникнет и не раскинется целый мир? Что, если любовь к литературе навсегда покинула меня?

Я не противлюсь возникающим китам. Если они не помогут, то пусть смело затягивают меня на дно, где уже ничего не будет тревожить, даже отсутствие в жизни книг.

Слышу, как Нолан тщательно перелистывает страницы – шуршание читателя, писателя, погрузившегося в тщательный поиск единственной заблудшей овечки среди горной цепи слов. Он думает о чем-то конкретном, а мое любопытство сжигает чувство страха.

– Моя любимая часть, – шепчет он так тихо, что я задаюсь вопросом, хотел ли произнести это вслух. И вот он начинает читать.

«Они действительно потерялись. Эмелина ужасалась. Эйнсли же никогда в своей жизни не была так чему-то рада.

– Давай, – застонала Эйнсли, – это приключение.

– Самоубийство – вот что это, – возразила Эмелина, вытаскивая ногу из тягучего грязевого болота.

– Даже если и так, то что? Мы не знаем, грозит ли нам опасность. И мы, скорее всего, во сне, об этом ты не думала?

Эмелина протянула ладонь и больно ущипнула сестру за руку.

– Ой! Да что с тобой?! – Вечно манерная Эйнсли неистово терла руку, будто пыталась таким образом выгнать из нее боль.

– Не сон, – заявила Эмелина, и одним движением руки, которое до смерти будет приводить в замешательство ее сестру, девушка, которая отказывалась смотреть мультики про принцесс, потому что их спасали драконы, а дракона влекло за собой кровопролитие, схватила острый камень и медленно, но умышленно разрезала им ладонь. Землю пропитали три безупречные капли крови».

Голос Нолана превратился в грубый шепот. Мои веки взволнованно смыкаются, ведь за ними разворачивается сюжет, сердцебиение учащается, и каждая клеточка моего тела мечтает опуститься на лесную почву в Ормании и взглянуть на капли крови, с которых все началось.

Я медленно открываю глаза, чтобы посмотреть на него. Нолан продолжает читать и, фокусируя взгляд, я останавливаюсь на уголках его губ, виднеющихся из-за книги, представляю, что он окутывает нас волшебными чарами.

– Мне остановиться? – спрашивает Нолан, заметив мою рассеянность.

– Нет, продолжай.

Водоворот слов кружится вокруг меня с большей мощью, чем самый сильный вихрь. Я дрейфую на спокойной реке, состоящей из фраз, историй и чувств; ее подгоняет мягкий, но низкий голос Нолана, а впереди, вытянув руки, бегут герои, по которым я скучала. Я застреваю между сном и явью. Я могу быть кем угодно.

«Погрязнув в собственных мыслях, девушки не заметили рыцарей; однако если бы они обратили на них внимание, то с трудом нашли бы подходящие слова, чтобы описать их».

Я распластываюсь на полу, голос Нолана отзывается в моем сознании, а вокруг разворачивается новый мир.

«Три рыцаря по большей части были людьми, но в их венах текла частица древесной магии. Они обладали способностью сливаться с листвой, отчего человеческому глазу было неподвластно разглядеть их. Рыцари были высокими и натренированными женщинами (за редким исключением мужчинами) с небольшим чувством юмора и остроумием. Они охраняли лес, защищали его от других королевств и, проще говоря, наводили ужас.

Эйнсли первой заметила рыцаря; она ахнула и радостно развернула сестру, указывая трясущимся пальцем.

– Эм, смотри! Ты видишь? Видишь?

Прошло мгновение, когда Эмелина порезала ладонь, и вдруг она затрепетала от причины, совершенно не похожей на радость.

– К-кто эт-то?

Когда она заговорила, показалось, что ожил лес. Десятки женщин горделиво поднялись во весь свой рост из-за кустов, окружая Эйнсли и Эмелину. Самая высокая из рыцарей нагнулась, чтобы поклониться Эмелине.