– А потом? – не отставала я.

– Потом… в конце концов вы умрете, – тихо сказал он.

– Ладно. Что мне делать сейчас? Как к этому подготовиться? – спросила я будничным тоном, как будто речь шла о ремонте навеса на заднем дворе.

Казалось, он не знал, что сказать, и, помолчав, наконец ответил:

– Пришло время приготовиться к худшему. Приведите свои дела в порядок.

Все, кто был в кабинете, с трудом сдерживали слезы.

Но мне плакать совсем не хотелось.

– Хорошо, – кивнула я. – Мне нравится действовать по плану. Значит, займусь делами.

Вдруг я поняла, что мне ничего не нужно делать, – я разобралась со всем еще несколько месяцев назад, когда у меня только обнаружили рак мозга. Осознание того, что я уже ко всему готова, наполнило меня спокойствием. Я была довольна собой.

А все остальные были убиты горем.

Как они все расстроены. Но я же в порядке. Они обязательно это поймут.

О смерти мы больше не говорили. Домой мы с Касей и Миреком ехали молча.

Я сидела на пассажирском месте и прокручивала в голове все, что читала об иммунотерапии в научной литературе. Я была уверена, что отек и новые опухоли – это временное явление и что все закончится выздоровлением. Я помнила, что в одном исследовании упоминалось несколько случаев, когда опухоли увеличились в размере, а затем сморщились и исчезли. Я не потеряла способности помнить прочитанное, и это придавало мне сил.

Я много лет изучала шизофрению и знала, что нарушения в работе мозга ведут к неспособности пациента оценивать ситуацию и осознавать, что он психически болен. Но в тот момент весь мой громадный профессиональный опыт был абсолютно бесполезен – я не видела, что рассудок и сама жизнь от меня ускользали.

Несколько дней спустя, в воскресенье, 28 июня, мы с Касей заехали в магазин для дома Home Depot.

Синий. Оранжевый. Розовый. Красный. Белый.

Под навесом в садовом отделе стояли ряды бальзаминов всех возможных оттенков.

– Мам, мы тут уже пятнадцать минут, – сказала Кася. – Выбери хоть какой-нибудь.

Но я никак не могла решить. Сколько цветов нам нужно? Каких? Мне нравились коралловые, но я не видела перед собой ничего подходящего. Может, вот это коралловый? Или нет. Я не уверена. Да и выглядят эти цветы несвежими, какими-то увядшими. Ну ладно, может, тогда взять не коралловые? Может, лучше красные?

Кася раздраженно вздохнула.

Мне не удавалось принять решение. Полчаса я пристально разглядывала бальзамины и наконец сдалась – взяла сиреневые. Или красные. Я так и не разобралась до конца. Мы сели в машину и Кася отвезла нас к ближайшему торговому центру, чтобы купить суши навынос – мы собирались отметить день рождения Мирека.

Через сорок пять минут после того, как мы уехали из Home Depot, я в одиночестве сидела за стойкой ресторана азиатской кухни. Вокруг суетились люди, громко переговариваясь на языках, которых я не понимала. В обед в этом недорогом заведении было очень оживленно. Здесь было много приезжих со всех концов света, особенно корейских иммигрантов последней волны, которые жили здесь, в северной части Вирджинии. Почему-то весь этот шум и гам казался мне забавным.

Он отвлекал меня от того затруднительного положения, в котором я оказалась. Никакие попытки собраться с мыслями не помогали. Снаружи было жарко, внутри – еще и душно. В воздухе витали экзотические ароматы – пахло кимчи и лапшой, маринованным мясом пулькоги, которое жарили на гриле прямо за столиками, имбирем, чесноком и соевым соусом. Как далека от всего этого была наша пресная польская кухня – пироги, капуста и мясо, которое тушат несколько часов кряду с луком и лесными грибами, пока они не превратятся в густую коричневатую кашицу. Мы почти не готовили все это дома – только по праздникам, когда хотелось отдать дань польским традициям и вспомнить вкус родины.

Для праздничного ужина Мирек попросил купить свое любимое блюдо – суши. Я чуть не забыла, что завтра, 29 июня, у него день рождения. Раз в неделю я звонила своей 87-летней маме в Польшу, и как раз этим утром во время разговора она спросила:

– А когда у Мирека день рождения, завтра?

Я не смогла вспомнить. Я знала, что в это время года мы отмечаем два дня рождения – Мирека и моего зятя Рышарда. Но чей был завтра? Я не знала.

– Думаю, да, – ответила я неуверенно.

Чтобы узнать наверняка, мне пришлось спросить у Каси:

– У кого завтра день рождения – у Мирека или у Рышарда? Никак не могу вспомнить.

– У Мирека. У Рышарда он был несколько дней назад.

Меня должно было удивить, что я не помнила, когда родился мужчина, который уже тридцать лет был моим мужем и которого я любила всем сердцем. Многие годы дата его рождения была паролем у меня на мобильном. Но я тогда почти ничему не удивлялась. Я многое не могла вспомнить. Особенно часто из головы вылетали числа и даты.

Завтра мне нужно было ехать на лучевую терапию, поэтому мы с Касей решили поздравить Мирека на день раньше. И вот я сидела в ресторане, уставившись в пространство перед собой. Официанткам наверняка было любопытно, чем я занята. Приветливо улыбаясь, они спрашивали, чем могут помочь, не нужно ли принести чего-нибудь еще. Я благодарила их и качала головой. Высокий красивый суши-шеф через стойку от меня готовил роллы: резал что-то яркое для начинки, скатывал голыми руками липкий рис, обернутый водорослями, поливал роллы аппетитными соусами. Ныряя рукой то в один, то в другой контейнер, он поглядывал на меня с легкой улыбкой.

Прошло уже двадцать минут с тех пор, как мне выдали заказ – большой коричневый пакет, в котором был сет роллов с угрем, лососем и белой рыбой, украшенных авокадо, васаби, водорослями, кунжутом и чем-то еще. А я все еще сидела за стойкой, уставившись в счет, и пыталась рассчитать чаевые.

Я была в тупике. Перед моими глазами был столбик цифр, нацарапанных на маленьком клочке бумаге, но я не могла понять, что они значат. Я помнила, что на чай оставляют двадцать процентов, но не понимала, что такое проценты. Сами по себе эти два слова – «двадцать процентов» – мне ни о чем не говорили. Что значит «двадцать процентов»? Как их посчитать?

Я вглядывалась в счет. Сколько стоили наши роллы? Кажется, семьдесят долларов. Итак, если это – стоимость заказа, как посчитать чаевые?

Я снова и снова прокручивала в голове эти вопросы, но ответа так и не было. Тогда я решила сменить тактику и начала перебирать случайные числа, пытаясь определить нужное по звучанию.

– Тридцать долларов? – прошептала я. – Или двадцать долларов? Нет, не то.

Я посматривала на дверь ресторана, за которой полчаса назад пропала Кася. Я вспомнила, что она хотела подогнать машину, чтобы не тащить пакет с покупкой слишком далеко.

Почему ее до сих пор нет?