— Ага… — насмешливо пробормотал Василий. — Небось шишку какую-нибудь замочили? Как же, тут вы сразу засуетились! А когда Пашку положили, — так, мол, ему, отморозку, и надо?

— Ну зачем вы так? — мягко возразил Яковлев. — Я же сказал, следствие не мы вели… Кстати, тем же ножом и тем же способом до этого был убит и ваш бывший шеф Дубко…

— Знаю… — Глазырин внезапно закашлялся, потом нажал какой-то рычажок, отчего изголовье кровати приподнялось под небольшим углом. Теперь Василий Сергеевич полулежал и разглядывал Володю почти в упор. Потом, видимо приняв какое-то решение, он еле заметно покачал головой и заговорил: — Ладно… Скрывать-то мне от вас нечего, а и было бы чего, бояться мне вас нынче поздно. Вон, Костлявая у порога стоит, ждет не дождется своего часа… — Он помолчал. — Что касаемо Аркана и Пашки Хвоста, пробовал я тогда сам маленько поковыряться, да бросил это дело на полпути…

Яковлев посмотрел на Глазырина вопросительно. Тот его отлично понял и скрывать причину, по которой не довел задуманное до конца, не стал.

— У меня еще с Афгана на Костлявую чутье особое было… Проще сказать, чуял я ее как бы шкурой… Ползешь, к примеру, ночью, тропа как тропа, днем всю округу вроде бы прошуровали, все чисто. И вдруг чую — дальше нельзя… Мужики вроде сперва ржали надо мной, да только ржачка их быстро кончилась после того, как те, что, значит, ноль внимания на мое это чутье, либо — в клочья, напоровшись на растяжку, либо — пулей в затылок из засады… Не-а, Костлявая меня там не ловила, здесь, выходит, ждала, чтоб, значит, наверняка…

Он замолк, видимо утомившись, а может, просто предавшись своим афганским воспоминаниям.

— Что же, и когда вы попытались самостоятельно расследовать причины гибели вашего хозяина, а затем и подчиненного, тоже было это самое чутье?

Глазырин кивнул:

— Оно… А затеял я это дело уже после того, как Пашку замочили. Только и успел, что с ребятами побалакать, хотя дало это мало что… Ну а потом, когда без всякой пользы к Вальке смотался, девке его… Вот тут и почуял. Ну и все…

— Несмотря на то что разговор с этой Валей был безрезультатным? — спросил Яковлев.

— С чего ты взял, что разговор был? — усмехнулся Глазырин. — Не было с ней у меня никакого разговора: Валька его ноги сделала, слиняла, даже на похороны женишка не явилась… Видать, было ей чего бояться, коли свалила в неизвестном направлении, даже мамашке своей не сказала куда… Я б ее, конечно, нашел, но как раз тут и почуял, чем эти поиски лично для меня закончатся…

— Значит, даже матери не сказала? — усомнился Володя.

— Зря сомневаешься. — Глазырин снова закашлялся. — Придется тебе, мент, мне на слово поверить: не знала… Собеседовать я умею… умел то есть… Не то что старуха гнилая, а и дуб здоровенный в те времена у меня из лгуна честнейшим парнем становился, без всяких ваших детекторов вранья… Уж поверь!..

Яковлев поверил.

— А как фамилия этой Валентины была, помните?

— Тут и помнить нечего — Иванова, коих в нашем отечестве, как воробьев нестреляных… А вот что касаемо адреска — нате вам, пожалуйста, глядишь, и доберетесь до девки, в отличие от меня, а там и вытянете из нее, по какой такой причине свалила в свое время… — Он покосился на Володю и поинтересовался: — У тя че, память особенная, что не пишешь за мной?

Володя улыбнулся и, поколебавшись, извлек из внутреннего кармана пиджака свой диктофон.

— Гляди-ка, надо же… Я и не углядел… Ладно, мент, вот тебе адресок, у меня-то с памятью все в порядке… Значит, в Сокольниках это, от метро плюхать на автобусе не меньше получаса, а дальше, значит, улица Вторая Колокольная, дом десять, а квартира двадцать… Или у тебя колеса?

— Если это можно, с вашей точки зрения, назвать «колесами», то да, — усмехнулся Яковлев, выключая диктофон.

Глазырин насмешливо поглядел на оперативника:

— Выходит, как были вы нищетрясами, так и остались… Правду говорят, что у вас в ментовках либо хмыри-взяточники трудятся на свою собственную пузу, либо блаженные… Ты-то у нас кто будешь?

— Я сам по себе, — усмехнулся Яковлев. — А что?

— Значит, блаженный, — с некоторым удовлетворением кивнул Василий. — Ну и дурак… О старости да смерти не думаешь…

— Вы, выходит, думали? — Володя слез со стула.

— А сам не видишь? Думаешь, у меня задарма здесь отдельная палата, лежанка с кнопками и ласковая медсестричка?… Да и доктора всей душой…

— Я об этом вообще как-то не думал, — усмехнулся опер. — И спасибо вам, Василий Сергеевич, за взаимопонимание… Вы мне и вправду помогли!

— Наше вам с кисточкой, — буркнул Глазырин и прикрыл веки.

А Владимир Владимирович, стараясь двигаться как можно бесшумнее, покинул залитую закатным солнцем палату, по каким-то причинам испытывая чувство вины, неизвестно откуда взявшееся. По адресу, который назвал ему бывший начальник Аркановой охраны, он намеревался побывать еще сегодня.

Примерно в это же время Александр Борисович Турецкий в компании со своим другом генералом Грязновым самым тщательным образом изучал второй факс, полученный от Патрика Вутерву-да: первый, впрочем, тоже находился на Сашином столе, за которым они оба пристроились.

— Та-ак. — Вячеслав Иванович вслед за Турецким успел вооружиться ручкой и бумагой. — Значит, давай-ка с самого начала пробежимся по основным моментам, начиная с его капитальца!

— Погоди, Слав… — Саша потер пальцами виски. — Что-то я никак не соображу, какая доля этой охренительной суммы принадлежит лично Леониду Славскому?

— У тебя, я вижу, с математикой по-прежнему нелады, — хохотнул Грязнов. — Чего тут считать-то? Вот, гляди: капитал в соответствии с документами ихними, нарытыми твоим уникальным Патриком, распределяется так же, как и доходы от самой фирмы, к слову сказать, неуклонно растущие. То бишь половина принадлежит действительно

Славскому, сорок процентов супруге и десять ее папаше, как утверждает Вутервуд, и без того мультимиллионеру. Я бы сказал, что даже при этих условиях и наш фигурант тоже мультимиллионер.

— То есть если девятьсот восемьдесят миллионов поделить пополам, получится?…

— Четыреста девяносто, Саня, получится… А?… Лично я и вообразить такую сумму не могу, а ты?

— А для меня она существует как величина отвлеченная, — улыбнулся Турецкий. — Интересна исключительно в применении к нынешней ситуации… Значит, вторая половина, принадлежащая супруге и этому «мульти-пульти», не в счет, я верно понял?

— Верно, — кивнул генерал и вздохнул: — Так ведь не в рублях, а в долларах… Я потому и говорю, что невообразимо…

— Слушай, ты дальше-то можешь посчитать? Наш юрист утверждает, что «Соглашение» может касаться исключительно половины капитала, принадлежащей лично Славскому… Давай, прикидываем дальше!

— Ну давай… Значит, вначале смотрим вариант, при котором все четверо живы-здоровы и получают свои миллионы в равных долях. Это… сейчас… — Вячеслав Иванович замолк не более чем на пару секунд, — по сто двадцать два миллиона с половиной…