class="v">Без меня не в силах люди

Строить дом. Растить сады.

Без меня у них не будет

Ни тепла и ни воды.

Заменить меня не смогут

Даже сто рабочих рук.

Если строится дорога,

Экскаватор тут как тут.

Я усталости не знаю,

Я всегда готов помочь.

И копаю.

И копаю.

День и ночь.

День и ночь…

— Ну вот, яма готова, — выдохнул Экскаватор, обрывая песенку. — Делайте что надо. Я пошёл. Меня работа ждёт.

И, раскачиваясь, заковылял на гусеничных лапах к озеру и скоро пропал в темноте.

Расплата

Голод поднял Клык-Клыка Грумбумбеса чуть свет.

Над тайгой занимался ранний рассвет.

— Ох, как я проголодался. Ох, обеда я заждался, — проскрежетал Грумбумбес, клацая длинными острыми зубами, сверкая клыками.

Вскочил на двенадцать когтистых лап. Вздыбил шерсть на спине. Вытянул шею. Раздул ноздри. Долго с шумом втягивал ими воздух.

— Где-то рядышком голубчики. Со сна тёпленькие. Мягонькие. Вкусненькие. Сейчас подзакусим. Хо-хо! Усатый — на закуску. Хвостатый — вприкуску. А лупоглазого — глотаю сразу я!

Встопорщил он уши, прищурился и стал слушать.

Тихо в рассветной тайге. Птицы и те не проснулись. Листья не встрепенулись. Травы не разогнулись.

«Сейчас я всех подыму», — решил Клык-Клык Грумбумбес.

Выгнул он лохматую спину. Задрал в небо клыкастую морду. Да как рявкнет.

До того жутко, до того злобно, что вся колючая дремучая громадина тайга пугливо дрогнула.

Зябко полегли травы.

Свернули лепестки цветы.

Забились глубже в дупла бельчата.

Съёжились в гнёздах птенцы.

Ещё пуще, ещё страшней прежнего заголосил Клык-Клык Грумбумбес.

«Теперь-то, голубчики, проснулись», — злорадно подумал он, и вдруг…

На весь перепуганный лес зазвенела бравая, весёлая, лихая песенка друзей:

Мы — весёлые собаки

И совсем не забияки…

— Вот как! — вознегодовал Клык-Клык Грумбумбес. — Эти желторотые наглецы позволяют себе… Да они, никак, идут сюда? Хорошо!

Тут из кустов высунулась Ромкина голова.

— Привет, Клык-Клык Грумбумбес. Пойдём, старик, с нами в лес. Подзакусим, отдохнём. Нашу песенку споём…

От удивленья Грумбумбес под ель мохнатую полез. Там зубы навострил, когти распустил да как рявкнет:

— Ко мне, негодник!

— Ну уж… Нет уж. Это уж шалишь! Догони, если можешь!

От ярости у Клык-Клыка Грумбумбеса на спине и на брюхе шерсть поднялась и зашевелилась, как трава на ветру. Он рявкнул:

— Дрожи, наглец! Настал твой конец!

А Ромка вышел из кустов и притворно дрожащим голоском:

— Ой, боюсь! Ой, дрожу! Ой, без памяти лежу! Пощади нас, Грумбумбес. Отпусти живыми в лес…

Присел Клык-Клык Грумбумбес да как прыгнет! Но Ромка успел отскочить. И Грумбумбес ударился носом, взвыл. А Ромка юркнул в лес. И по тропе… со всех ног… к озеру.

Только где же Ромке ускакать от двенадцатилапого злодея? И минуты не прошло, как разъярённый Грумбумбес нагнал пса.

Раскрыл Клык-Клык Грумбумбес огромную пасть, навострил все пятьсот зубов, нацелил длинные кривые клыки, выпустил когти, прыгнул и… провалился в глубокую яму.

Зарычал. Закричал.

Хвостом о землю застучал.

Головою забился о земляные стены.

Скрёб их когтями. Кусал…

Наконец, обессилев, поутих и увидел наверху, на краю ямы, Ромку Фомку и Артоса.

— Откуда эта яма! Почему вдруг яма на тропе! — снова взъярился, заорал Клык-Клык Грумбумбес, — Я вас!..

И опять запрыгал бешено, завертелся, завопил.

Хвостом и лапами по стенам замолотил.

А сам заклинания бормотал.

Но здесь его колдовство было бессильно.

Только на сонном острове, в царстве Спиешьпей, он мог колдовать и волшебничать.

Понял своё бессилие Клык-Клык Грумбумбес и умолк.

Съёжился. Сморщился.

Лапы подогнул.

Голову опустил.

Клыки и когти спрятал.

— Вот теперь сиди, покуда не уйдём мы все отсюда, — сказал Ромка присмиревшему Клык-Клыку Грумбумбесу.

Обнялись друзья и зашагали по тропе, напевая свою любимую песенку…

Бетонка

Эта дорога была выложена из огромных серых железобетонных плит и потому называлась Бетонкой.

Под ней пузырились, пищали, хлюпали гиблые, топкие болота.

Бетонка рассекала непроходимые таёжные чащи.

Переползала крутые увалы.

По мостовым опорам, как на ходулях, переходила глубокие реки.

По Бетонке днём и ночью:

Друг за другом.

В обе стороны.

Шли и шли машины.

Голубые, зелёные, жёлтые, красные автобусы.

Грузовики с прицепами и грузовики без прицепов.

Похожие на жирафов краны.

Рычащие, как львы, тягачи.

Чего только не везли на себе грузовые автомашины!

Большущие чёрные трубы.

Станки и механизмы.

Огромные-преогромные, похожие на аэростаты, баки.

Ящики и мешки.

Вот из-за поворота выкатилась длинная серая машина, похожая на слона. Только без хвоста. И вместо ног у неё были гусеницы. Они скрежетали, грохотали, гремели и звенели так оглушительно, что Ромка попятился, Фомка поджал хвост, Артос зарычал.

А похожая на слона машина на гусеницах подкатила и остановилась.

— Фу-у-ух! — жарко выдохнула она. — Привет, четвероногие! Кто вы? Откуда? И куда? Уж не случилась ли беда?

— Я — Ромка Ромазан. Это мои друзья — Фомка и Артос. Идём из Тюмени на Самотлор. А кто вы?

— Вездеход, — густым рокочущим басом выговорил гусеничный слон. — Самая сильная из всех машин. Ни болота, ни реки, ни чащи мне не страшны. Везде пройду. Продерусь. Проберусь. Проплыву. Поняли?

— По-о-оняли! — хором ответили друзья. — Куда вы торопитесь?

— Как и все. На Самотлор.

— Зачем туда бежит так много машин? — и Фомка сделал из хвоста вопросительный знак.

— А как же, — рокотнул ответно Вездеход, — Самотлор каждый год даёт людям много нефти…

— Очень занятно, хоть и непонятно, — пробормотал Фомка, свивая хвост в кольцо.

— Это сколько — «много»? — почтительно осведомился Артос.

— Целая река. Чёрная. Горючая. Да ещё гремучая… И течёт река по трубам. Много-много тысяч вёрст.

— А вытекает из-под земли, — сказал Ромка, вспомнив рассказ Красного Лиса.

— Точно, — молвил Вездеход. — Вы — догадливый народ. Есть там вышки буровые. Высоченные, стальные…

— Чтобы сверлить дырки в подземных каменных пещерах, полных нефти? — снова не утерпел Ромка. — Нам это Красный Лис рассказывал. Знаете его?

— Здесь каждый Красного Лиса знает. И любит его.