- Она называла меня твоей невестой.

- Да, я знаю. Можно я не буду объяснять, с чем это связано? Федор ведь рассказал тебе о некоторых особенностях моего брачного браслета, верно?

- Верно. Не переживай, к твоим нестандартным мерам безопасности я отношусь с пониманием.

- Очень хорошо. Однако, знаешь, кое-что во всей этой глупой ситуации меня напрягает. Не покидает ощущение, будто твоя поездка на тетушкиной маршрутке стала этаким способом проверки меня самого – что я сделаю, если ты исчезнешь? Как быстро отреагирую? Как себя поведу?

- Сева…

- Ладно, не обращай внимание, - он ободряюще обернулся. – Все это ерунда. Но с незнакомыми старушками больше не разговаривай, ладно? На всякий случай.

- Ладно, - кивнула я. – Как думаешь, концерт в парке уже закончился?

- Еще нет, но к тому моменту, как мы туда приедем, музыканты как раз начнут собирать свою аппаратуру.

- Жаль, - вздохнула я. – Билеты пропали. И свидание испорчено.

- Бог с ними, с билетами, - снова улыбнулся Сева. – Потом сходим куда-нибудь еще. А свидание вовсе не испорчено. Если встреча с госпожой Суховой не слишком тебя напугала, и ты не хочешь прямо сейчас отправиться домой, мы могли бы просто погулять. Без концерта, зато с ужином, напитками и воздушными шарами.

- А причем тут воздушные шары?

- Ну как же? Никто не станет грустить, когда у него есть воздушный шарик. Мудрая истина от Винни Пуха, между прочим. У тебя сейчас очень грустное лицо, а значит - нужен шарик.

- Согласна, - серьезно ответила я. – У меня нет причин возражать Винни Пуху. Поехали гулять. И за шариками тоже.

ГЛАВА 7

В свете солнечных лучей янтарь казался крупной каплей меда, застывшей в крошечной золотой чаше.

- Ну и как работает эта штуковина?

Федя пожал плечами.

- Понятия не имею.

- Как же я тогда смогу ее активировать? Если никто не знает, что для этого нужно делать?

Я отошла от окна и села за стол.

- Почему сразу никто? Может, Сева знает. Хотя вряд ли, конечно. Оборотням так давно не встречались анатари, что многие из нас успели позабыть, как именно нужно использовать их способности. Попробуй надеть кольцо. Может, почувствуешь что-нибудь особенное.

Я сунула средний палец в золотой ободок.

- Ух ты!

- Что-то чувствуешь? – оживился Полевой.

- Оно мне как раз по размеру, представляешь? Я-то думала, что перстень будет велик.

- Тьфу на тебя, - фыркнул Федор. – Я имел в виду другое.

- А ничего другого нет, - пожала я плечами. – Кольцо как кольцо. Только теплое. И село, как влитое.

- Странно. На тонком уровне ты сияешь, как новогодняя елка. Ладно, подождем Репьевского.

Я невольно улыбнулась. С тех пор как Всеволод подписал распоряжение о проведении исторического фестиваля, в музее его стали ждать с еще большим нетерпением, чем раньше.

И не мудрено, ведь помимо того, что Репьевский со товарищи дал на сие действо денег, он еще и включился в его организацию вместе со остальными научными сотрудниками. Не реже трех раз в неделю владелец Сокровищ и легенд привозил или присылал нам что-нибудь этакое, способное сделать фестиваль ярче и красочнее: полезную идею, бригадира каменщиков-плотников-столяров для ознакомления с проектом уменьшенной копии древнерусского детинца (несколько столетий назад подобная крепость наличествовала и в нашем городе – до тех пор, пока ее во время очередного набега не сожгли враги) и так далее.

Федя, каждый день общаясь с Севой по телефону, ворчал, что шеф не только намозолил ему оба уха, но и забросил все остальные направления своего бизнеса. Остальные музейщики, хоть и радовались столь активному и неравнодушному руководителю, периодически выражали уверенность – сия энергия и прыть связаны исключительно с моей персоной.

Я в ответ только пожимала плечами – смысл оправдываться в том, в чем не виноват? Тем более, наши музейные дамы нисколько не ошибались. Если с Федором Репьевский разговаривал только по утрам, то со мной созванивался несколько раз в течение всего дня, в том числе перед сном. Это было особенно мило, учитывая, что каждый вечер Сева бросал все дела и встречал меня с работы.

Он парковал машину за углом, ждал, когда я выйду на улицу и перейду дорогу, после чего возникал на моем пути, как призрак.

Такую заботу мужчина поначалу объяснял беспокойством – мое знакомство с Антониной Суховой произвело на него большее впечатление, чем на меня саму (на вопрос о неведомых охранниках, обещанных некоторое время назад, Репьевский ответил, что себе доверяет гораздо больше, чем другим). Между тем, очень скоро стало понятно, что в стражи Сева записался больше для удовольствия, нежели для охраны, ибо после наших встреч до дома я добиралась поздно вечером – после похода в кафе, кино или неторопливой прогулки по городским улицам.

Ничего против таких каждодневных свиданий я не имела, наоборот, с нетерпением ждала окончания рабочего дня, чтобы рассказать Всеволоду о курьезном происшествии, случившемся на очередной экскурсии, или послушать его собственный рассказ о новых клиентах и потрясающих разработках знакомых инженеров.

Все это было настолько просто и естественно, что даже вольности, которые Сева начал позволять себе по время наших встреч, смотрелись чем-то нормальным и само собой разумеющимся. В самом деле, что особенного в целомудренном поцелуе или прогулке под руку? При встрече я уже сама вставала на цыпочки, чтобы чмокнуть Репьевского в щеку и уверенно совала руку ему под локоть, когда мы отправлялись смотреть очередной мост или новый музыкальный фонтан.

Временами Всеволоду удавалось меня здорово удивить, если не сказать ошарашить. Так, в прошлую субботу, явившись в гости к бабушке и дедушке, я обнаружила владельца Сокровищ и легенд на их кухне. Он сидел за столом и с аппетитом что-то уплетал из большой миски.

- Что ты здесь делаешь? – удивилась я тогда.

- Ем борщ, - невозмутимо ответил Сева.

Я перевела взгляд на свою бабулю, любовно наблюдающую за тем, как визитер орудует ложкой.

- Всеволод Иванович приехал за своей картиной, - сказала она. – Оказывается, то большое полотно с зайцами и белками нашему деду заказал именно он.

- Через посредника, - добавил Сева. – Представляешь, какое вышло совпадение?

Совпадение, ага.

- Зайцы и белки? – переспросила я.

- Да, - все так же невозмутимо кивнул Репьевский. – Люблю я эту пушнину. Вкусная она. Особенно зайцы.

Я громко