— Да — и в то же время нет… — последовал ответ. — Онастряхнула с себя давящий страх перед страстью, но ей трудно, а может, иневозможно научиться повиновению. Я в растерянности, друг, и не знаю, что мнеделать с нею. Будь это любая другая, я исполосовал бы ее кнутом. Я дажесобирался было выпороть Зейнаб, но ее нельзя унижать.

— Чего она от тебя хочет? — с присущей ему проницательностьюспросил Аллаэддин.

Карима озадачил этот вопрос, но все же он признался:

— Она хочет, чтобы я овладел ею, но еще к этому не готова…

— Отчего же? — возразил Аллаэддин. — Это ведь недевственница — ею дважды грубо воспользовались. Теперь ты доказал ей, чтомужчина вовсе не обязательно жестокое животное, что он может дать истинноенаслаждение, будучи нежным… Она возбуждена, и жаждет продолжения. Не будешь жеты, в самом деле, обращаться с нею, словно со слезливой девой-недотрогой! Снепорочной тебе и впрямь следовало бы неделями маяться, осторожно подводя ктому моменту, когда ты уничтожишь ее девственную преграду, подготавливая ее длянового властелина, шаг за шагом вводя в мир чувственных наслаждений, Зейнаб жене знает любви'. Над нею надругались. В ее сознании прочно укоренилось, что,когда мужчина совокупляется с женщиной, он причиняет ей боль и унижение… Ты жесвоими умелыми действиями показал ей, что бывает и по-другому. Прежде чемпродолжать, ей необходимо доказательство, которое предоставить ей можешь толькоты, отпустив узду своей страсти. Ты должен стереть из ее памяти все тежестокости, которым она, по воле Судьбы, подверглась, если, конечно, хочешь,чтобы девушка шла тебе навстречу. Поручиться могу, что если ты совершишь с неюна ложе акт страстной любви, то она станет столь же кроткой голубицей, как илюбая другая на ее месте… Ну полно. Карим, не учили же тебя в самаркандскойШколе Страсти такому ослиному упрямству! Ты ведь гораздо лучше меня знаешь, чтовсе женщины разные. Что каждая — это нечто в своем роде. И следует хорошенькопоразмыслить, чтобы понять, с какой стороны подойти…

— Может быть, я боюсь… — сказал вдруг Карим.

— Боишься? Ты? Да не может того быть! — уверенно отвечалАллаэддин.

— Я все время вспоминаю Лейлу…

— Я тоже помню Лейлу, — ответил Аллаэддин-бен-Омар. Она былакрасивой, но вся, словно туго натянутая тетива, или нет.., как берберийскаяплеменная кобылица, взнузданная для того, чтобы принять страсть дикого жеребца.Любой мало-мальски смышленый человек сразу понял бы, что она не годится вРабыни Страсти. Любой, но только не этот глупец, который, движимый похотью, еекупил… А потом.., потом ему показалось мало дивно прекрасной рабыни. Онвозжелал Рабыню Страсти! Ведь, как мне помнится, он был другом твоего отца? Неотвечай! Будь это не так, ты в жизни не взялся бы за нее! Может быть, ты ужемногое позабыл, но я все отчетливо помню. Ты отнекивался, но твой отец умолялтебя оказать своему другу эту милость. Ты сдался. И, естественно, девицавлюбилась в тебя, ведь выбирать она не могла, а тот старик, что был еехозяином, в подметки тебе не годился. В том, что потом произошло, не было твоейвины. Карим. Эта же девушка совершенно другая. У нее светлая голова и отважноесердце. Дай ей изведать вкус истинной страсти, и ты победишь, Карим. Могупоклясться!

— Может, ты и прав… — задумчиво протянул капитан. — Можетбыть, когда покров тайны будет сорван, она уймется и станет прилежной ученицей…От ее успеха у калифа зависит благосклонность владыки не только к Доналу Раю,но и ко мне. А это обрадует отца… — Карим умолк и задумался.

Аллаэддин-бен-Омар лукаво прищурился:

— Как, ты еще здесь, мой капитан? Поспеши к этой упрямице идай ей сполна все то, о чем она просит! Я присмотрю за кораблем.

— А ты сам, Аллаэддин-бен-Омар? Продолжаешь соблазнятьмаленькую Ому? Она премиленькая.

— Я взнуздаю ее еще до отплытия, мой капитан, — усмехнулсяпервый помощник. — А потом начну объезжать. Я буду у нее первым, и хорошо обучуее, поверь…

Карим-аль-Малика встал, подхватил свой плащ и накинул наширокие плечи.

— Будь ласков и нежен с девушкой, — дружески посоветовал он.— Я не хочу, чтобы она была несчастна — это огорчило бы Зейнаб. Девушки оченьблизки, поэтому я хочу, чтобы обе были довольны жизнью, друг мой. Помни, чтохоть ты и человек с большим опытом, но с девственницами тебе сталкиваться неприходилось — по крайней мере, я этого не помню… А к ним следует подходитьтолько с добром и лаской, и ни в коем случае не грубо!

— Я не обижу малютку! — пообещал Аллаэддин. — Просто поширераскрою на мир ее прелестные глазки, и, конечно же, протопчу потаеннуютропинку… — он ухмыльнулся. — Но я ни к чему не стану принуждать ее, мойкапитан.

— Вот и чудесно!

Капитан с другом вышли на палубу.

— Проследи, чтобы нынче же все связки кож погрузили на борт,и удостоверься, что ни одна из них не порвана. Проверяй все по очереди. А всеразодранные или порченные отбрасывай и возвращай торговцу. Учти, меня не будетдо завтрашнего дня!

Первый помощник кивнул.

— А тебе желаю торжества победы! — черные глаза его озорноблеснули.

— Увидим… — откликнулся Карим. — Эти девы Аллоа в лучшемслучае непредсказуемы, а в худшем — дики и необузданны. Увидим.

Он сошел по сходням на берег и направился вдоль по улице кдому Донала Рая, где бывшая Риган Мак-Дуфф, а отныне Зейнаб, поджидала егопоявления.

***

Карим-аль-Малика нашел обеих девушек в садике. Омапочтительно поклонилась и тотчас же вознамерилась удалиться, чтобы не мешатьгоспоже. Но Карим остановил служанку, придержав ее за локоть. Как ни любил онсвоего друга Аллаэддина, но все же не хотел, чтобы малышка посчитала, что еслиона отвергнет домогательства бен-Омара, то кого-то этим прогневит.

— Аллаэддин-бен-Омар ухаживает за тобою. Ома, — начал он. —И если вдруг он сделает нечто неприятное для тебя или же просто напугает, тебенужно только остановить его. Он покорится. Ведь Аллаэддин вовсе не варвар. И тыникого не рассердишь, отвергнув его домогательства.

— Благодарю вас, господин, — отвечала Ома, — но я вовсе небоюсь этого вашего друга-великана… Хоть он и брав, и охоч до женщин, но сердцеммягок.

Девушка вновь шаловливо улыбнулась, поклонилась и оставилаКарима наедине с Зейнаб.

— Ты воистину добр, Карим-аль-Малика, — тихо сказала Зейнаб,радуясь тому, что подругу не постигнет ужасная участь.

Он лишь хмыкнул:

— Поначалу я боялся за малютку — теперь же склоняюсь к тому,что мне следует опасаться за моего друга Аллаэддина-бен-Омара…