Зейнаб рассмеялась:

— Ома сметлива и тверда, но она очень добрая девочка. Онажаждет изведать страсти — ну, мне так кажется… Думаю, твой друг достигнет с неюуспеха, ведь и он ей приятен. Но лишь в том случае, если предпримет решительныешаги не «тогда, когда ему приспичит, а когда она будет готова.

— Да, это правда. То, что настало время страсти, определяетженщина, не мужчина. — Его глаза пристально смотрели в аквамариновые очи. Онвзял девушку за руку и вначале нежно поцеловал доверчиво раскрывшуюся ладонь, апотом тонкое благоуханное запястье. — Вчера ночью ты яростно доказывала мне,что для тебя пробил час тех страстей, для которых, по моему мнению, ты еще несозрела. Ты все еще настаиваешь? Или ты передумала, мой цветочек?

— Теперь.., теперь я уже не знаю, — сказала она. — Прошлойночью ты воспламенил мои чувства своими прикосновениями, и я возжаждалабольшего… А теперь я этого уже не чувствую. — Она попыталась было высвободитьруку, но он не отпускал нежной ладошки.

— Пойдем, — твердо сказал он, уводя ее из сада. — Сейчаспроверим, смогу ли я вновь воспламенить твои чувства и заставить ощутитьвчерашнее…

— Может, я больше и не воспламенюсь… — холодно отвечала она,все еще злясь.

Карим еле удержался, чтобы не хмыкнуть в ответ на стольдикое предположение.

— Сегодняшний день станет для тебя памятным, моя прекраснаяЗейнаб, — говорил он, ведя ее по лестнице в спальню. — Скорее всего, ты простоне сможешь постичь ничего из того, чему я буду тебя учить, если не поймешь насобственном опыте, что же такое акт любви. Девушки, которых я до сих поробучал, поголовно были непорочны. Они либо вообще не знали, что бывает умужчины с женщиной, или знали ничтожно мало. Ты же из другого теста. Ты сильнопострадала от рук двух негодяев. Но ты не знаешь, сколь сладким может бытьслияние двух тел… Когда ты пожелаешь, мой цветочек, я покажу тебе, что актлюбви сладок, но в нем есть также и доля безумия… Когда ты поймешь это, Зейнаб,ты быстро преуспеешь в занятиях.

— Возможно, мой господин, — милостиво допустила она.

— Теперь разоблачись, — сказал он ей уже в спальне. — Не такбыстро. Кафтан чудесен. Как он попал к тебе?

— От Донала Рая, — сказала она, грациозно освобождаясь оттонкого шелка. — Он объяснил Оме, что это мавританское платье и что нам пора кнему привыкать. Оно мне нравится. Прикосновение шелка к коже куда приятнее, чемприкосновение льна или шерсти, вещи из которых я привыкла носить…

Он кивнул, соглашаясь:

— А теперь раздень меня, Зейнаб.

— Да, мой господин, — отвечала она, изо всех сил стараясьвыказывать покорность. Она сняла с его плеч длинный плащ, сложила его иаккуратно повесила на спинку стула. Потом развязала тесемки у воротабелоснежной сорочки и стянула ее с мужского тела. Вдруг ей захотелось погладитьего по мускулистой груди, но она сдержалась и, аккуратно сложив рубашку,положила ее на стул. Потом нежные пальчики некоторое время безуспешно сражалисьс тяжелой пряжкой кожаного ремня.

— Позволь, я сам.

Большие ладони на мгновение накрыли ее ручки. Зейнаб словноокатило горячей волной. Он сам снял ремень и положил на тот же стул.

— Коснись меня, — сказал он.

Девушка подняла на него непонимающие глаза.

— Мои прикосновения вчера ночью подарили тебе наслаждение,правда? А твои касания будут приятны мне. Мужчина любит ощущать на своем теленежные руки красавицы, Зейнаб.

Видя, что она колеблется, он взял обе ее руки и приложил ксвоей груди. Пальчики Зейнаб робко принялись блуждать по его груди, проводя потемной растительности. К ее изумлению, волосы оказались на удивление мягкими…Осмелев, она провела ладонями по его плечам, потом по мощной спине.

— Ты очень силен, правда? — спросила она, ощупывая железныемышцы.

…Тело его было таким твердым на ощупь и казалосьпоразительно сильным. Ладони ее оказались на стройной талии, и, уже непонукаемая никем, Зейнаб принялась стягивать с него панталоны, распуская шнуроку пояса, который почему-то никак не хотел поддаваться.

— Тебе будет удобнее, если ты встанешь на колени, — сказалКарим.

Она повиновалась, но изо всех сил старалась не смотретьтуда… Девушке казалось, что она еще не совсем готова бестрепетно смотреть намужское достоинство. Поэтому она сосредоточила внимание на его железных бедрах.Освободив тело Карима от панталон, она коснулась его тела и поразилась,насколько крепки мускулы. Отступив, она быстро поднялась на ноги, взялапанталоны, тщательно разгладила ткань и положила их на стул, где лежала остальнаяодежда.

— Видишь, все очень просто, правда? — с улыбкой он притянулдевушку к себе, прильнув губами к ее светлым волосам.

Сердце Зейнаб бешено заколотилось. Что за сладкая тайназаключена в мужском касании, которая заставляет ее трепетать?

— А Рабыня Страсти всегда разоблачает своего господина? —спросила она, изо всех сил стараясь сохранить контроль над собой.

— Если он этого пожелает. Она купает его — этому ты сегодняучилась, она одевает и раздевает владыку… Все, что бы она ни делала, должнодоставлять ему наслаждение того или иного рода. Она ведь не просто наложница.Она — нечто куда большее. Она должна в совершенстве овладеть искусствомиспытывать наслаждение, для того чтобы господин ее уверился, что он лучшийлюбовник на свете, даже если это и не так… Одно его касание должно обволакиватьее дурманом страсти. — Он взял ее за подбородок и взглянул прямо ей в глаза. —К тому же Рабыня Страсти никогда не теряет головы, даже когда волны страстизахлестывают обоих. Ты понимаешь меня?

— Не уверена… — тихонько прошептала Зейнаб.

— Придет время — и ты это поймешь.

— Я должна научиться отделять мысли от чувств… — задумчивопроизнесла она. — В этом ведь секрет, Карим-аль-Малика? — Она вопросительнопоглядела на учителя. Она жаждала учиться. Никогда больше не хотела она пастьжертвой мужчины, кем бы он ни был — пусть даже царем ее и властелином. Судьбаее должна быть в ее собственных руках! Вот ключ к тому, чтобы выстоять в этомновом для нее мире!

Карим согласно кивнул, довольный тем, что она с такойлегкостью проникла в потаенный смысл его слов. Снова внимательно поглядел ей влицо и вдруг без всякого перехода спросил:

— Ведомо тебе, сколь потрясающе ты красива, Зейнаб?

— Я знаю, как выгляжу, — отвечала она, — ведь Груочь, сестрамоя, была точной моей копией. Только глаза чуть разнились по цвету, но об этомзнали немногие. Я видела свое лицо в чистых водах нашего озера. Груочьчастенько жаловалась, что нет у нас зеркала… Да мы в жизни ни одного зеркала невидели, нам лишь рассказывали, что оно чистое, до блеска отполированное, и внего можно смотреться. Я знаю, что лучше многих, но что красива…