активнее мог бы влиять на деятельность германских представителей в японской столице. Но его беспокоило: как отнесутся в Берлине к идее назначить журналиста, представителя «свободной профессии», на ответственный государственный пост? В бюрократическом гитлеровском аппарате такой случай был бы беспрецедентным. И не вызовет ли это более пристального интереса к его особе в контрразведке, гестапо и прочих учреждениях?..

Однако, кажется, все обошлось. Но возникла другая проблема По существовавшим правилам, дипломаты не имели права заниматься корреспондентской работой, тем более в неофициальных органах печати. Распрощаться с журналистикой? Но это ограничило бы свободу Рихарда. Он уже не мог бы так запросто вращаться в корреспондентском кругу, посещать пресс–центр, встречаться со своими друзьями…

— Благодарю, герр генерал! Но боюсь, вынужден буду ответить отказом на столь любезное предложение. Душа моя отдана журналистике.

— И слава богу! Дипломату душа ни к чему! — рассмеялся Отт. И тут же понимающе кивнул. — Я уже прозондировал почву. Постараюсь, чтобы для вас сделали исключение: ваша журналистская работа и ваши обширные связи за стенами посольства — превосходный источник информации для нас.

И, наконец, доверительно сказал:

— Теперь, когда ты, Рихард, совсем наш, я посвящу тебя в некоторые особенности новой германской дипломатии…

За эти годы Зорге и сам уяснил эти «особенности»: полное пренебрежение к нормам международного права, вероломство, ложь, шантаж и насилие.

— Фюрер дал нам установку в следующем своем гениальном высказывании… — Отт прикрыл глаза рукой и на память процитировал: — «Я провожу политику насилия, используя все средства, не заботясь о нравственности и «кодексе чести»… В политике я не признаю никаких законов. Политика — это такая игра, в которой допустимы все хитрости и правила которой меняются в зависимости от искусства игроков… Умелый посол, когда нужно, не остановится перед подлогом или шулерством».

Он открыл глаза.

— Ну, что ты скажешь?

— Это высказывание в полной мере достойно фюрера, — ответил Зорге.

46

И вот уже название неприметной монгольской реки замелькало на страницах газет всего мира. «Халхин–Гол — провокация или большая война?»

Первое нападение — в середине мая силами двух батальонов пехоты и конницы — отбито.

В конце мая восточнее Халхин–Гола сосредоточено было более двух тысяч штыков и сабель, орудия, бронемашины, самолеты. Советское правительство заявило, что, верное договору, оно будет защищать границы Монгольской Народной Республики, как свои собственные, и отдало приказ о переброске в этот район частей Красной Армии. Понеся тяжелые потери, японцы вновь отошли на территорию Маньчжурии…

Еще только подтягивались к району боев свежие полки, а Рихард уже имел подробные планы «второй волны»: в ней должны были принять участие около сорока тысяч японских солдат, — и даже «третьей волны» — наступления, которое должно было развернуться в августе силами целой армии.

Радиограммы ушли в Центр. Москва запросила детальный доклад. На встречу с «Рамзаем» выехал связной.

47

Генерал рвал и метал. За все время знакомства с Оттом Рихард никогда не видел его таким разъяренным.

Он носился по кабинету, как пойманный в клетку тигр, брызгал слюной и сыпал проклятиями:

— Щенки! Сопляки! Дармоеды, черт их побери! И это на них работает наша промышленность, им прислали мы лучших наших специалистов! Это им поставляем мы самолеты, оружие, снаряды! Безмозглые дураки!..

Он судорожно глотнул воздух, опустился в кресло, помассировал сердце. Зорге налил и подал ему стакан воды.

— Доведут они меня до инфаркта… Скажи, ты мог предвидеть такой крах, Рихард?

Действительно, последнее, решающее наступление японцев в районе Халхин–Гола, их «третья волна», окончилось полной катастрофой. В начале августа главное командование сосредоточило на исходных рубежах 75–тысячную армию, массу техники. Казалось, на этот раз победа гарантирована, тем более, что по сведениям разведки и реальным расчетам, японской армии должны были противостоять лишь незначительные силы советских и монгольских пехотных и кавалерийских частей.

И вдруг буквально за несколько часов до сигнала к общему наступлению на рассвете 20 августа на передний край обороны японцев, на тылы и артиллерийские позиции обрушилась с неба лавина бомбардировщиков. Потом ударила тяжелая артиллерия. И началась общая атака советско–монгольских войск по всему фронту — хлынули пехота, конница, танки. В тылу высаживались авиадесантные части… Через три дня японская армия оказалась полностью окруженной, а затем пехота при поддержке авиации и танков стала расчленять японскую армию на отдельные группы, словно бы разрезая пирог на куски, и уничтожать ее по частям.

В последней конфиденциальной сводке, полученной Оттом, сообщалось, что 31 августа японцы «оказались вынужденными» полностью очистить территорию Монголии. Большая часть шестой армии генерала Риппо уничтожена.

— Ты можешь это объяснить, Рихард? — снова взревел Отт. — Свою «третью волну» японцы готовили втайне, но это оказался секрет полишинеля. А вот русским удалось одурачить всех нас. Когда они подтянули к Халхин–Голу столько войск? О, черт побери!

— Стоит ли так переживать из–за этих самураев? — пожал плечами Рихард.

— «Стоит ли переживать?» — передразнил Отт. — Э, ничего ты не понимаешь, хоть и слывешь великим специалистом по Японии! Дело гораздо опаснее, чем ты думаешь, — с досадой продолжал он. — Мне наплевать на отправившихся на тот свет самураев и даже на наши сбитые самолеты. Я опасаюсь другого: как бы разгром на Халхин–Голе не заставил их в будущем отказаться от большой войны против Советов.

— За одного битого двух небитых дают, — усмехнулся Рихард. И подумал: «Отт абсолютно прав. Теперь, прежде чем вновь сунуться, они еще сто раз подумают».

Генерал отхлебнул воды, поморщился и неожиданно улыбнулся.

— Хоть за Халхин–Гол нам не ожидать крестов, но единственное утешение — добрые вести из фатерлянда. Помнишь, я тебе говорил, что фюрер отдаст приказ ндчать войну с Польшей 1 сентября? Наш великий вождь пунктуален перед историей. Вот!

Он протянул Зорге бланк телеграммы с грифом: «Особо секретно. Господину послу. Только для личного ознакомления».

Из текста телеграммы следовало, что в ночь на 31 августа группа эсэсовцев, переодевшись в форму солдат польской армии, совершила нападение на радиостанцию в немецком городе Гляйвице, расположенном у самой границы с Польшей. Это нападение использовано фюрером как повод для объявления войны. И 1 сентября, в 4 часа 45 минут утра, вооруженные силы рейха перешли польскую границу.

— Какое сегодня число и который сейчас час? — многозначительно спросил Отт.

— Что за шутки, Эйген? — Рихард посмотрел на часы. — Сегодня 1 сентября, 23 часа 17 минут.

— Значит, у нас полдень… — Генерал сделал паузу. — Следовательно, уже семь часов тридцать, две минуты,