Ханс-Петер принялся массировать виски, закрыл глаза, попробовал расслабиться. Значит, он умер, этот Нэстман. Так ему и надо – промелькнула в голове ребяческая мысль. Злоба утихала, но не отпускала до конца. О сне не могло быть и речи. Набрав воды в раковину, он принялся мыть посуду. Затем прошелся с тряпкой, оттирая пятна, которые пропустила Ариадна.

Вскоре после их с Жюстиной знакомства умерла ее мачеха, Флора Дальвик. Она жила в доме престарелых, парализованная после инсульта. Самое обидное – она умерла, когда Жюстина впервые за долгое время забрала ее домой. Неудивительно, что Жюстина винила себя.

«Это стало слишком большой эмоциональной нагрузкой. Я должна была догадаться, чертова идиотка. Старики и больные очень чувствительны. Я просто хотела ее порадовать, ведь жизнь в лечебнице так однообразна. А врачи – разве не могли они предупредить меня, что это слишком большая нагрузка? Нет, наоборот, они хвалили меня: „Если бы всех наших пациентов так часто навещали и брали домой!“ Я просто хотела порадовать ее, Ханс-Петер. А она умерла!»

И он снова утешал ее: «Может, Флора и хотела умереть в собственном доме? В покое, среди вещей, к которым она привыкла».

«Не знаю!» – плакала Жюстина.

«А так бы умерла в больничной палате, стерильной, чужой. Вечно спешащие медсестры, усталые и измученные. Вместо этого рядом с Флорой была ты – ближайшая родственница. Разве это не лучше?»

Так он говорил задолго до того, как начал узнавать обо всех издевательствах Флоры над Жюстиной. У старухи, похоже, были садистские наклонности. Это не могло не оставить отпечатка на Жюстине.

Для себя Ханс-Петер решил во всем помогать ей, выслушивать рассказы, поддерживать, чтобы она сумела наконец выкарабкаться из мира своих ужасных душевных травм. Когда-то он изучал психологию и богословие. И имел явную склонность к духовному окормлению, его всегда интересовали люди. А теперь перед ним была его любимая.

Беда не приходит одна. И это правда. Вскоре после смерти Флоры Дальвик бесследно исчезла бывшая одноклассница Жюстины, Берит Ассарсон. Настоящая загадка, о которой много писали в газетах. К несчастью, эта Берит навещала Жюстину перед самым исчезновением, поэтому полиция, как только что намекал Ягландер, некоторое время следила за Жюстиной. Как будто мало на ее долю выпало страданий! Сколько может вынести человеческая душа?

И теперь у Жюстины проблемы с психикой. Она ушла в себя, боится всего на свете. Но говорить об этом не желает, замыкается, стоит ему коснуться этой темы. Порой на нее накатывает страх. Да, Жюстина подолгу может чувствовать себя прекрасно, ходить радостной, даже счастливой. А потом вдруг погружается во мрак. Ханс-Петер пытался убедить ее обратиться к врачу. Но в худшие периоды она не умела слушать. А в лучшие – не было причины спешить за медицинской помощью.

Это как жизнь с алкоголиком, думал Ханс-Петер. И в глубине души радовался тому, что у него есть работа, где он может перевести дух.

Шелест листвы. Кто-то. Что-то.

Медленно, шажок за шажком, она босиком вышла на балкон. Перегнулась через перила, заправила прядь за ухо. Отчетливый звук вдалеке, хруст сломанной ветки. И отчаянный птичий крик. Прежде Жюстина не слышала, чтобы ее птица так кричала.

– Эй! Есть там кто-нибудь?

Широко раскрыв глаза, вглядывалась она в темноту, в черный сад.

– Кто там? Если что-то нужно, выходи!

Она слышала клекот, испуганное хлопанье крыльев, задевающих за сетку. Иногда птицы впадают в панику – обычно в стаях, заразившись страхом товарок, но случается, что и в одиночку. Паника – часть птичьей натуры. Безоглядное бегство – это инстинкт, как у лошадей или оленей, когда они в стаде. Надо попробовать успокоить птицу.

– Иду! – крикнула Жюстина.

Выглянувшая луна бликами разрезала черную воду.

Жюстина вернулась в спальню, быстро натянула штаны и пуловер, упала на колени перед платяным шкафом и стала выгребать на пол все его содержимое. Да, вот шаль, в которую она однажды завернула птицу, забирая у прежнего хозяина. Тот предложил обрезать маховые перья, чтобы птица не поранилась. Но Жюстина воспротивилась. Поддавшись внезапному порыву, она сорвала с себя шаль, завернула в нее птицу, и та быстро успокоилась от прикосновения мягкой ткани.

Жюстина схватила сумку, проверила, на месте ли ключи от дома и от машины. Затем зажгла свет во всех комнатах и, взяв зонтик, выставила его, точно оружие, перед собой.

Тихо. Лишь слабый ветерок. Жюстина замерла на крыльце, вслушиваясь. Ничего. Но Жюстина знала, что там кто-то есть. Ей было трудно дышать. Волоски на затылке зашевелились.

– Иду, я иду! – Вместо крика получился лишь сдавленный хрип. – Я иду к тебе!

Влажная трава царапала босые ноги. Жюстина вспомнила о слизняках – длинных и коричневых – и содрогнулась от одной лишь мысли, что может наступить на такого. Обычно она их уничтожала, разрезая пополам, но это происходило при свете дня. «Декапитация», – пронеслась мысль. «Капут» – это на латыни «голова». Подкатила тошнота, она с трудом сдержала позыв к рвоте.

Обувь, надо обуться, защитить ноги. Она вернулась на крыльцо, дрожащими руками отперла дверь, сразу за ней стояли сандалии, ее надежные, удобные сандалии. Жюстина застегнула ремешки. Развернувшись в сторону сада, заметила какое-то неясное движение, хрустнул гравий под чьими-то ногами, темная тень скользнула вверх по склону. Шаги, но не торопливые, убегающие, а твердые, размеренные. Кто-то выжидал в ее саду, но теперь решил удалиться.

Головокружение усилилось.

Птица билась в вольере, охваченная слепым ужасом. Услышав голос Жюстины, она стремительно опустилась на землю и встретила хозяйку разинутым клювом. Глаза дико блестели в свете луны.

– Это я, – прошептала Жюстина, жалея, что у птицы нет имени, тогда было бы проще успокоить, убаюкать. Спросить прежнего хозяина она забыла, а придумать новое подходящее имя не смогла. Но прежде их было только двое – Жюстина и птица. И не было никакого страха.

Отперев дверцу вольера, Жюстина присела на корточки и провела пальцем по гладкой птичьей голове. Птица еще шире разинула клюв и зашипела, словно не признавая хозяйку. Но уже через миг птичье тело расслабилось.

Жюстина взяла птицу на руки и испачкалась в свежем помете. Встав коленями на траву, Жюстина дала птице понюхать шаль – тонкий и светлый кокон, в котором птица прибыла в новый дом. Бережно укрыв взъерошенные перья тканью, Жюстина прижала птицу к груди, как младенца.

– Поедем, – прошептала она. – Не надо нам сидеть вдвоем.

Удерживая птицу одной рукой, другой Жюстина схватила зонтик, копьем выставив перед собой. За ее спиной, словно множество белых лезвий, блестело озеро Мэларен, ветер усиливался, неся запах ила.

Жюстина двинулась к машине. Ей почудилось, что у кустов сирени кто-то притаился, она вздрогнула так сильно, что прикусила щеку. Привкус железа и что-то вязкое, густое на языке. Сумка соскользнула с плеча, пришлось наклониться и подхватить ее, зажав зонтик локтем. Пальцы нырнули в сумку за ключами от машины. Щелчок замка. Жюстина открыла дверцу, устроила птицу на пассажирском сиденье, положила зонтик и опустилась на водительское место. Только когда заурчал мотор, она ощутила, как страх отступает.