— Помогите! Помогите! — кричала Пьеретта. — Убивают!

— А! Я застала тебя среди ночи с возлюбленным, а ты еще кричишь?

И Сильвия продолжала безжалостно терзать руку девочки.

— Помогите! — кричала Пьеретта, кулак которой был уже весь в крови.

Вдруг раздался яростный стук в парадною дверь, Обе кузины, выбившись из сил, замерли.

Стук этот разбудил и встревожил Рогрона; не понимая, что происходит, он вскочил с постели и бросился к сестре, но не нашел ее в комнате; он испугался, спустился вниз, отпер дверь и был почти сбит с ног Жаком Бриго и еще каким-то существом, похожим на призрак.

В этот же самый миг Сильвии попался на глаза корсет Пьеретты; она вспомнила, что давеча нащупала в нем какую-то бумагу, ринулась на него, как тигр, и обмотала его вокруг своей руки, потрясая им с торжествующей улыбкой перед девочкой, точно ирокез, готовящийся скальпировать врага.

— Я умираю, — простонала, падая на колени, Пьеретта. — Кто спасет меня?

— Я! — крикнула, склонившись над ней, седовласая женщина с морщинистым пергаментным лицом и сверкающими серыми глазами.

— Ах, бабушка, ты пришла слишком поздно! — заливаясь слезами, воскликнула бедная девочка.

Совершенно обессилев, в изнеможении после яростной борьбы, больная упала на свою постель. Высокая, худая, похожая на призрак старуха, точно нянька, взяла ее на руки и вышла вместе с Бриго, не удостоив Сильвию ни единым словом, но бросив ей презрительно обвиняющий, трагический взгляд. Появление этой величавой старухи в бретонском наряде, в черном суконном плаще, с накинутым на голову капюшоном, в сопровождении грозного Бриго, повергло Сильвию в ужас: ей почудилось, что это сама смерть. Старая дева спустилась вниз, слышала, как захлопнулась дверь, и столкнулась нос к носу с братом.

— Они, стало быть, не убили тебя? — спросил Рогрон.

— Ложись спать, — сказала Сильвия. — Завтра утром решим, что делать.

Она снова легла в постель, распорола корсет и прочла оба письма Бриго, приведшие ее в замешательство. Уснула она в полном смятении чувств, не подозревая даже, какое серьезное судебное преследование грозит ей за ее поведение.

Письмо Жака Бриго застало вдову Лоррен в неописуемо радостном состоянии и омрачило его. Бедную семидесятилетнюю старуху убивало одиночество и разлука с Пьереттой, и только мысль, что она пожертвовала собой для счастья внучки, служила ей утешением. У нее было одно из тех вечно юных сердец, которые живут и вдохновляются самопожертвованием. Ее муж, единственной утехой которого была внучка, тосковал по Пьеретте, искал и звал ее перед смертью То была старческая печаль, которой старики живут и от которой они в конце концов умирают. Легко представить себе, как счастлива была одинокая, запертая в богадельне старуха, узнав об одном из тех благородных поступков, которые, хотя и не часто, можно еще встретить во Франции. После своего банкротства Франсуа Жозеф Коллине, глава банкирского дома Коллине, уехал с детьми в Америку. Он был слишком совестливым человеком, чтобы, разорившись и потеряв кредит, остаться жить в Нанте и видеть все бедствия, причиненные его банкротством. С 1814 по 1824 год неутомимый негоциант с помощью своих детей и верного ему кассира, снабдившего его первыми необходимыми средствами, упорно работал, чтобы вернуть себе богатство. В конце концов его настойчивые труды увенчались успехом, и на одиннадцатый год, оставив старшего сына во главе своей заокеанской фирмы, он возвратился в Нант, чтобы восстановить свое доброе имя. Г-жу Лоррен из Пан-Гоэля он разыскал в Сен-Жаке и увидел, с каким смирением переносит свою нищету несчастнейшая из его жертв.

— Да простит вам бог все ваши грехи, — сказала ему старуха, — за то, что я, хотя бы на краю могилы, могу теперь благодаря вам обеспечить благосостояние своей внучки. Правда, доброго имени моего мужа мне уж никогда не вернуть…

Господин Коллине привез своей кредиторше капитал вместе с коммерческими процентами — всего около сорока двух тысяч франков. Все прочие его кредиторы — деятельные, богатые, ловкие коммерсанты — устояли на ногах, и только Лоррены — старик Коллине это видел — были вконец разорены; и он обещал вдове вернуть доброе имя ее покойному мужу, если для этого даже понадобится отдать еще сорок тысяч франков. Когда великодушный поступок человека, стремившегося искупить свою вину, стал известен на нантской бирже, там решили восстановить Коллине в правах, не дожидаясь постановления королевского суда в Ренне; но негоциант отказался от этой чести, пожелав подвергнуть себя всем строгостям торгового устава. Г-жа Лоррен получила сорок две тысячи франков накануне того дня, когда прибыли по почте письма, посланные Жаком Бриго. Давая расписку в получении денег, она сказала: «Теперь я могу жить вместе с моею Пьереттой и выдать ее замуж за беднягу Бриго: мои деньги помогут ему добыть для нее богатство». Ей не сиделось на месте, она волновалась, хотела немедленно ехать в Провен. Прочитав роковые письма, она, как безумная, бросилась в город, чтобы узнать, как поскорее добраться до Провена. Она поехала мальпостом, когда ей объяснили, с какой быстротой эта карета доставляет пассажиров. В Париже она пересела в карету, идущую в Труа, и в половине двенадцатого была уже у Фраппье. При виде мрачного отчаяния старой бретонки Бриго сообщил ей в нескольких словах о состоянии здоровья Пьеретты и обещал тотчас же привести к ней внучку. Но то, что она услышала от него, так напугало бабушку, что, не совладав со своим нетерпением, она побежала на площадь. Когда Пьеретта закричала, крик ее пронзил не только сердце Бриго, но и сердце старухи. Если бы перепуганный Рогрон не открыл им дверь, они вдвоем подняли бы на ноги весь город. Вопль смертельного ужаса, вырвавшийся у молодой девушки, придал бабушке такие силы, что она на руках донесла свою дорогую Пьеретту до жилища Фраппье, жена которого тем временем поспешила кое-как приготовить для приезжей комнату Бриго. В этой бедной комнате больную уложили в наскоро постланную кровать, и она лишилась чувств, все еще крепко сжимая в кулак свою истерзанную, окровавленную руку. Бриго, Фраппье, жена его и старуха бретонка, потрясенные, молча глядели на Пьеретту.

— Почему у нее рука в крови? — прервала молчание бабушка.

Чувствуя себя в безопасности, Пьеретта погрузилась в сон, обычно наступающий вслед за резким напряжением сил. Из ее разжатых пальцев, как бы в ответ, выпало письмо Бриго.

— У нее хотели отнять мое письмо! — воскликнул он и, упав на колени, поднял записку, в которой писал своей подруге, чтобы ока тайком ушла из дома Рогронов. Он благоговейно поцеловал руку маленькой мученицы.

И тогда столяр с женой содрогнулись, взглянув на старуху Лоррен, стоявшую у изголовья своей внучки: величавая, неподвижная, она была похожа на призрак.

Ужас и жажда мести молниями вспыхивали в ее изборожденном морщинами лице цвета пожелтелой слоновой кости. Лоб под растрепавшимися седыми волосами пылал священным гневом. С прозорливостью, присущей старцам на краю могилы, она постигла всю жизнь Пьеретты, ибо неотступно думала о ней всю дорогу. Она догадалась, что ее любимая внучка поражена болезнью, которая грозит ей гибелью.