— Фун-да-мен-таль-но! У-о-о-х!

На этот раз он закусил килькой, поддев ее вилкой лежавшей тут же на газете, а потом откусил прямо от луковицы.

— Да я тебя… — Костя замахнулся и хотел врезать затрещину нашему собеседнику. Моя интуиция почувствовала неладное.

— Подожди, — я его жестом остановил, и обратился к бродяге, — Авигдор, чего вы хотите?

Он развернулся и триумфально улыбнулся:

— Вот это совсем другой разговор, молодой человек. Я хочу совсем немного человеческого участия и сочувствия. Затосковал я, что-то мне с вечера жизнь не мила. На душе как-то. Заворачивается моя душа в трубочку.

Его глаза сверкали хитринкой.

— А вот когда, этот — он кивком указала на Костю, — захотел ударить Витю-Пианиста, он будто скомкал эту трубочку. Витю-Пианиста, конечно, может ударить каждый. Но не каждый может потом выжить.

В его руке сверкнула тонкая заточка, напоминающая по форме длинное шило. Она выпала в его ладонь из рукава грязного пальто.

— Даю вам слово, молодой человек, что если когда-нибудь вы услышите, как играет Витя-Пианист, то ваша душа сложится в бумажный самолетик и воспарит на такие высоты, что вы наблюдая сверху над другими человеками будете чувствовать себя богом, сошедшим с Олимпа. А вот его душа полетит вниз, как камень. Злой он человек.

— Сколько стоит сочувствие? — Костя был в гневе, — что ты нам мозги пудришь трубочками и самолетиками?

— Нет, все же вы меня не понимаете…

Надо было прерывать этот спектакль.

— Авигдор, уберите свою иголку. Она нисколько не пугает, меня уже по-всякому убивали.

Я не стал ему рассказывать, что пару дней назал били кастетом и пытались выкинуть с поезда. Но после последней фразы опытный человек всегда может считать по глазам правду ли ему говорят или врут.

Витя-Пианист внимательно посмотрел мне в зрачки и снова спрятал свое оружие, убрав заточку обратно в рукав. Я остался доволен, тем, что пока нам удалось избежать столкновения.

— И я советую вам — будьте с моим другом повежливее, вы переходите границы. Мои деликатность и терпение могут закончиться.

— Советы странная штука. Знаете, как бывает с советами? Они нас устраивают лишь в том случае, если совпадают с нашими собственными намерениями. Но так и быть, сударь, если я переборщил, то приношу свои извинения.

— Авигдор, говорите прямо, что вы хотите за пленки и фотоаппарат.

Потом я сделал то, что от меня никто не ожидал. Я достал из кармана

— Как бы странно это для вас ни звучало, я благодарен Богу, что он вас послал ко мне. Господь, не даст соврать, я потрался проявить гостеприимство. Это для меня святое. Но вот, что я хотел бы вам сказать: у нас мало общего. Вы не верите в Бога, я это по глазам вижу, а я да. Вы прилично одеты, на мне лохмотья. Вы не пьете денатурат, когда вам плохо, а я пью. Но всё же кое-что общее у нас есть.

Он снова хитро улыбался. Только сейчас я заметил, что у него не хватает одного переднего зуба. Интересный стоматолог. Витя-Пианист достал смятую пачку «Столичных» и закурил.

— Насчет Бога — всё верно, ну, а претензии по одежде и денатурату не к нам, — ответил Костя.

— Молодой человек, если вы наблюдательны, то видите, что я совсем без претензий. Тот кто с претензиями пьет коньяк в аэропорту Шереметьево в ожидании рейса в Париж или Лондон.

— Так что же у нас общего, Авигдор? — я с интересом наблюдал за этим типом. Я уже и забыл, как часто в СССР встречались такие алкоголики-мыслители.

— Я не так, выразился, милейший. Не «что», а кто. У нас общие враги. Не зря я упомянул Бога, я думал, что уже никогда не смогу свершить возмездие. Но человек предполагает…

Витя-Пианист, а его называли Витей, потому что очень часто ему было проще представиться как Виктор, избегая расспросов о происхождении и значении еврейского имени, начал свой рассказ.

Несколько месяцев назад, в конце лета, он потерял друга. В среде фарцовщиков, его прозвали Седым, за то, что тот поседел очень рано, в двадцать с хвостиком. Это был один из его прежних клиентов, не забывших Витино добро и помощь, и поддерживающих в трудные времена.

Они иногда вместе выпивали. По его словам, Витя тогда не выглядел так плохо и не употреблял денатурат и политуру, сделавшую его кожу смуглой.

Хотя я лично в этом сомневался. По-моему надо пить беспробудно пару лет, чтобы потерять человеческий облик.

Однажды, Седому удалось схватить «перо Жар-Птицы». Так назывались особо выдающиеся и крупные сделки, заключаемые на нелегальном рынке.

Он сумел вызвать доверие у вдовы капитана дальнего плавания, лет шестидесяти пяти, которая понемногу обменивала накопленную мужем валюту. Сначала это были совсем небольшие суммы в сто или двести долларов.

Седой, был исключительно вежлив и выглядел надежным и порядочным партнером, до тех пора пока вдова, в один из дней не сообщила ему, что желает обменять крупную сумму в тридцать тысяч долларов.

Несмотря на то, что Седой неплохо зарабатывал, у него не было скоплено такой огромной суммы на руках.

Фарцовщики — народ, живущий одним днем. Большинство из них тратили и прожигали все деньги, которые им приходили. В кабаках. Никто не стремился накопить денег. «Зарабатывали» и «сливали» тысячи рублей за вечер.

Доходило, до того, что спекулянты устраиваили «гонку пузырьков». Это когда два ухажера, соревнуясь за внимание девушки, посылали ей шампанское не бутылками, а буквально десятками ящиков.

Больше всего гонки любили не девушки, а персонал ресторана. Редко, когда все шампанское целиком выпивали или забирали с собой.

Для совершения сделки по обмену Седому нужно было раздобыть сумму превышающую пятьдесят тысяч рублей. Он уже строил планы, как перо «Жар-птицы» обогатит его и уйдет в «монастырь». То есть перейдет в высшую лигу и перестанет искать клиентов на улице.

Витя советовал договориться со вдовой на чуть менее выгодный для Седого курс и разбить сделку на маленькие суммы. Занимать такую огромную сумму было опасно. По многим причинам.

Но сиюминутная жажда легких денег и предвкушение свалившейся на голову удачи не позволили Седому трезво отнестись к предостережениям Вити.

Он отправился на поиски всей суммы кредита среди местных коллег по подпольному бизнесу. Первыми, кто подвернулись были Лось и Корольков, все знали, что за ними стоят какие-то очень высокие люди, остающиеся в тени. В этом тандеме Лось всегда