Эдвард отказывался верить своим ушам. Он не мог уразуметь, как могла Трейси поверить в подобную чепуху.

— И к какому выводу ты пришла относительно этих конфет и моей реакции на них, Трейси? — поинтересовался он, желая узнать, что она думала по поводу полученных результатов.

Она отвела глаза от его сверлящего взгляда и потупилась. Ее пальцы нервно теребили поясок халата.

— Конфеты, вернее их содержимое, однозначно соблазнили тебя.

Эдвард скрестил на груди руки.

— Нет, моя дорогая. Меня соблазнила ты, — с вызовом сообщил он.

— Это ты так думаешь, — возразила Трейси тихо, с нескрываемой болью в голосе. — Но на самом деле твоя реакция была спровоцирована индийскими специями.

— Посмотри на меня, — приказал Эдвард. Ему нужно было, чтобы Трейси своими глазами увидела то, что он не мог и не хотел скрывать. Когда их взгляды встретились, он спокойно сказал: — Твои специи на меня не подействовали.

— Я знаю, что мне будет трудно разубедить тебя, но это истинная правда. — Она вздернула подбородок. — Эти специи — причина каждой нашей с тобой близости.

Эдварда охватило отчаяние. Господи, неужели она всерьез верит подобной чепухе?! Но упрямо сжатые губы и обреченный взгляд Трейси указывали на то, что она и в самом деле считала, что он занимался с ней любовью исключительно под воздействием дурацких специй!

— Хорошо, расскажи мне, чем отличается подлинная страсть от спровоцированной похоти, и я докажу тебе, что мне не нужны никакие стимуляторы, чтобы возжелать тебя.

— В первый раз, когда мы целовались, ты ел «Зов страсти», — выпалила Трейси, ее пальцы продолжали теребить пояс. — Потом, в тот день, когда мы ужинали у меня, и все закончилось сексом на кухонном столе, ты перед этим попробовал «Пьяное сердце». Но наиболее яркое свидетельство того, что конфеты и содержащиеся в них добавки способны вызывать вожделение, я получила после того, как послала тебе в ресторан коробку «Экстаза любви». Помнишь, что произошло потом?

— Господи, Трейси, как мог я забыть?! — Эдвард в отчаянии взъерошил волосы, ломая голову над тем, как убедить ее, что его страсть настоящая и не имеет никакого отношения к стимулирующим добавкам. — Съев «Экстаз любви», я действительно воспылал к тебе неукротимой страстью, но порошок здесь ни при чем. Я захотел тебя, потому что, смакуя конфеты, я думал о тебе и о том, чем мы занимались накануне, и это меня завело. Ты меня завела.

— Тогда как ты объяснишь другие случаи, когда мы могли бы заниматься сексом, но не занимались? В те дни ты не ел конфеты.

Эдвард едва не зарычал от отчаяния. Боже, как же вразумить эту женщину?!

— Это всего лишь совпадение! Трейси с сожалением покачала головой. Ей и самой хотелось бы в это поверить, но…

— Никакое это не совпадение. Я и на себе испытывала влияние этих конфет.

— В самом деле? — спросил Эдвард недоверчиво. — И что именно ты чувствовала?

— Тепло. Трепет. Раскованность. — Трейси неопределенно пожала плечами. — Это происходило каждый раз, когда я пробовала изделия с добавками.

Возможно, Трейси, в конце концов, и удалось бы убедить Эдварда в своей правоте, если бы его не осенило: ее упорство относительно чудодейственного влияния ее изделий на его вожделение объясняется только одной причиной. Она не может заставить себя поверить, что способна пробудить в нем сексуальное влечение.

Постоянные упреки матери и прошлый опыт общения с мужчинами убедили Трейси в том, что только женщина со стройной фигурой может вызвать у мужчины подлинный интерес. Глубоко укоренившийся в сознании комплекс неполноценности толкнул Трейси на эксперименты и заставил ее уверовать в их магическую силу.

В эту минуту Эдвард понял и другое: вера в чудодейственность индийских специй была призвана защитить самолюбие Трейси. Если бы их отношения прекратились, она объяснила бы его охлаждение тем, что его страсть к ней была искусственной, обусловленной воздействием стимулирующих веществ, а без них улетучилась. Это помогло бы ей избежать глубокой душевной травмы.

Эдвард осознал ее мотивы, вероятно, лучше, чем сама Трейси. Но ему было трудно смириться с мыслью, что она упрямо отказывается верить в подлинность его чувств, в то, что может быть желанной.

Оставалось одно средство, способное убедить ее в том, что любовное снадобье не имеет никакого отношения к тому, что он к ней испытывает. Его чувства к Трейси были столь же реальными, как и он сам, и Эдвард собирался это доказать. Как известно, поступки говорят громче слов, и он убедит Трейси делом, а не словом, тем более что она ничего не хотела слышать.

Эдвард медленно двинулся в ее сторону. Трейси насторожилась.

— Поскольку все эти недели ты использовала меня как подопытную свинку, — произнес Эдвард, — я теперь намерен поставить собственный эксперимент и надеюсь на твое безотказное сотрудничество.

— Хорошо, — согласилась Трейси после секундного колебания.

— Заметь, никаких конфет я с утра не ел, — уточнил Эдвард и, приблизившись к Трейси, заключил ее лицо в ладони и прильнул к ее губам.

Поначалу она напряглась, вероятно не уверенная в его намерениях, но постепенно нежное, дразнящее прикосновение губ Эдварда переросло в глубокий, всепоглощающий поцелуй, исторгнувший из ее горла низкий стон. Тело Трейси обмякло, и Эдвард обнял ее за талию и привлек к себе.

У Трейси участилось дыхание. Продолжая целовать ее, Эдвард порывисто гладил спину Трейси, опуская руку всю ниже и ниже, потом потянул вверх полу ее халатика. Его ладонь легла на бедро Трейси, откуда быстро распространялся по ее жилам огонь вожделения.

Она задрожала в его объятиях и всхлипнула, не в силах сдерживать охватившую ее страсть.

Тогда Эдвард прижался к ней всем телом, давая ощутить всю силу своего желания. Его готовность оказалась более чем очевидным свидетельством ее воздействия на него. Его реакция была такой же реальной, как и он сам. Если Трейси и этого мало, подумал Эдвард, то иных доказательств у меня нет и быть не может.

Эдвард чуть отстранился от Трейси, чтобы заглянуть в голубые омуты ее подернутых поволокой глаз.

— Это, моя дорогая, не имеет никакого отношения к твоим чертовым конфетам, — прорычал он хрипло. — Но имеет самое прямое отношение к тебе, к женщине, в которую я влюблен, как мальчишка.

Трейси изумленно ахнула и безмолвно шевелила губами, словно его признание лишило ее дара речи.

Все произошло достаточно неожиданно даже для самого Эдварда. Он не собирался делать признаний в любви в пылу горячего спора. Но момент оказался удачным, чтобы открыто объявить Трейси о своих чувствах, и он им воспользовался.

— Это правда, Трейси, — произнес он более сдержанно. — Я люблю тебя. И мне кажется, что и ты испытываешь ко мне нечто подобное.

— О Боже… да!

— Правда?