– Феба!

Теперь уже без эха.

Маркиз отпрянул так внезапно, что она едва не упала. Он поддержал ее за плечи. Они молча уставились друг на друга. Его глаза были затуманены, дыхание – хриплым.

Легкий ветерок зашуршал листвой. Звук помог Фебе несколько прийти в себя.

Наконец Джулиан – очень осторожно – убрал руки, словно боялся, что она настолько опьянена поцелуем, что может упасть. Или исчезнуть, словно мираж, если он не удержит ее.

Феба потрогала кончиками пальцев свои губы. Они горели. А как иначе? Она же брала от него все, что могла, и так же жадно отдавала. Это была приятная боль.

Другая ее рука все еще лежала на его груди, и Феба несколько мгновений внимательно следила, как она поднимается и опускается в такт его дыханию. Не в силах сдержаться, она просунула пальчики между пуговицами рубашки и коснулась его горячей кожи.

– Феба, – выдохнул он. Его голос был тихим и тревожным. Это предостережение? Он снова взял ее за запястье.

Но только на случай, если она больше никогда не сможет поцеловать Джулиана, Фебе хотелось точно знать, какое она произвела на него впечатление, поэтому она не убрала руку и продолжала наслаждаться ощущением, будто его сердце бьется у нее в ладони.

Но мужчина проявил настойчивость и отстранил ее руку. Вернул ей.

Спустя мгновение они уже не касались друг друга.

Это было неправильно.

Феба решила, что один из них должен что-то сказать, но не могла придумать ничего, подходящего моменту, и толком не знала, что хотела бы услышать от него. Все языки, которые она изучила за долгие годы, равно как и ценные факты, почерпнутые из книг, способные объяснить, убедить, объединить, или, по крайней мере, держать весь остальной мир в узде, оказались бесполезными. Здесь требовался совершенно другой язык.

– Джулиан! – где-то совсем рядом пропела Лизбет. Правда, определить точно, как близко она находится, было пока невозможно, поскольку звук отражался от окрестных домов, задерживался в маленьких долинах между ними, а ветер подхватывал его и переносил в самые разные стороны. – Феба! Куда ты пропала?

Ее голос оставался радостным и довольно игривым.

Но спустя нескольку секунд послышался хруст веток под ногами и ленивый лай собаки.

Проклятье!

И Джулиан, и Феба понимали, что оказались в ловушке. Причем у одного была эрекция, видная даже невооруженным глазом, а другая покраснела, как помидор, ее шляпка съехала набок, а платье на спине выглядело, мягко говоря, измятым.

Только полный идиот не понял бы, чем они тут занимались.

Они перешли на шепот.

– Твое платье… – Он беспомощно всплеснул руками.

– Твоя шляпа! – Феба указала на его головной убор, почему-то оказавшийся на траве.

– Твоя шляпка!

Джулиан протянул руку и быстро одернул на ней платье, пока она безуспешно пыталась развязать ленты шляпки, которые, похоже, зацепились за заколки.

– Спасибо, – прошипела она.

– Обращайся, – ответил он.

О господи! Откуда столь изысканная вежливость?

Собака громко, но совершенно равнодушно тявкнула. Она могла бы быть и подальше!

– Шляпка! – прошептал Джулиан, нахлобучив на голову собственный головной убор.

Феба с новыми силами вцепилась в ленточки, но они, похоже, запутались безнадежно. Она едва не оторвала их, но так и не сумела освободиться от шляпки.

Собака тявкнула еще раз. Одновременно раздался шорох листьев и хруст сучьев под чьими-то ногами.

– Ты что-нибудь почуял, старина? – спросил Уотерберн.

Если пес что-то и почуял, подумала Феба, то страх. Хотя обида, наверняка, тоже имеет запах.

– Вы что-нибудь слышите, лорд Уотерберн? – спросила Лизбет. – Думаю, нам сюда.

Феба оставила в покое шляпку и затравленно огляделась.

– Мы можем остаться здесь, – сказала она, плохо соображая из-за паники.

– Это верно. Оставайся, а я пойду. – Джулиан метнулся влево и приготовился нырнуть в густые заросли.

Феба схватила его за локоть.

– Нет, не надо. Там колючие кусты ежевики. Я знаю лес, лучше я пойду, а ты оставайся.

Теперь Джулиан схватил ее за локоть, когда она бросилась вправо.

Их движения напоминали рил, только безумный.

– Ради бога! Мы же не можем оба ломиться сквозь кусты, изображая оленя! – снова зашипел Джулиан.

Он отчетливо понял, что всегда вел себя исключительно правильно, можно сказать, мудро, избегая случайных тайных связей, которые другие мужчины находили возбуждающими. Он лишь только подумал о возможности такой связи, а его честь уже оказалась под угрозой. Сначала упорные взгляды в церкви, потом шляпка, а теперь еще и это… А Джулиан дорожил своей честью.

Впрочем, как это связано? Это был всего лишь поцелуй.

Ну ладно, два поцелуя.

Два поцелуя на лесной полянке на связь никак не тянут. Что же касается нарушения душевного равновесия… это быстро пройдет. Так он сказал сам себе.

– Ты не знаешь этого леса, – снова заговорила Феба. – А я в этих местах выросла.

– Ты хочешь сказать, что я могу заблудиться? Я? – Джулиан постарался выразить всю глубину своего возмущения нелепостью подобного предположения, но оказалось, это не так просто сделать, если говоришь шепотом. – Этот лес густой и небезопасный для леди, которой вздумалось побродить по нему в одиночестве. Так что оставайся, а я пойду. – И он решительно высвободился.

Если бы она была кошкой, у нее, определенно, вся шерсть в этот момент встала бы дыбом.

– Я никогда не брожу просто так!

– Ради бога, женщина! – Он раздраженно шлепнул себя ладонью по лбу и сшиб с головы только что водруженную на нее шляпу.

Та прокатилась колесом через всю полянку и замерла на ее краю.

Как раз в этот момент над живой изгородью показалась головка Лизбет.

Джонатан тихо выругался, рухнул на живот и пополз по мокрой траве в кусты, словно ящерица. Подошвы его ботинок как раз исчезали в густых зарослях, когда Лизбет оказалась рядом. Она весело что-то мурлыкала себе под нос. За ней шел Уотерберн, а за ним – собака.

Феба превратилась в соляной столб. Она была уверена, что никогда не забудет, как маркиз заползал в кусты.

– Она часто отстает и гуляет по лесу одна, – сказала Лизбет, обращаясь к Уотерберну. – Но она знает эти места, так что я не беспокоюсь. Мне казалось, я слышала здесь голоса. Вы что-нибудь слышали, лорд Уотерберн?

Звук, который издал в ответ Уотерберн, можно было трактовать как угодно. Ему явно было все равно, заблудится Феба или нет. Уж он-то точно не собирался волноваться.