class="p1">– Я за это время прочитала столько романов, – призналась она, – таких, где герои всегда побеждают и неизменно торжествует любовь. На меня нашла какая-то одержимость. Но все это так далеко от действительности… В реальной жизни все оказывается гораздо хуже.

– Вот почему тебе так хотелось узнать о моей жизни, – тихо произнесла Солин. – Ты надеялась услышать про счастливый финал. На сей раз – случившийся в реальной жизни.

– Как я уже сказала, это было глупо с моей стороны.

– Нисколько. Я знаю, что такое – ждать и жить в неведении. Когда хватаешься за все что угодно, лишь бы прожить новый день.

Рори стянула с волос резинку и, долго и протяжно вздохнув, пропустила густую копну волос через пальцы.

– Со мной такое творится… Иной раз я думаю, что лучше бы я…

– Узнала бы худшее? – тихо закончила за нее Солин.

Рори прижала ладонь ко рту, стыдясь самой этой мысли.

– Это ужасно, да? Ужасно даже так думать? Просто это состояние неизвестности – сущая пытка. Скажите, а когда вы узнали об этом, вы… – Она осеклась, спохватившись, что они ни разу об этом не говорили. – Как вообще вы получили эту весть?

Солин выпрямилась на сиденье, глаза ее внезапно затуманились.

– Пришла телеграмма, в которой говорилось, что он пропал без вести. Потом стало известно, что его санитарный фургон нашли брошенным… повсюду кровь. Кто-то сообщил, что видел, как несколько немецких солдат под дулом автоматов повели его в лес.

Рори даже почувствовала, как краска сошла с ее лица.

– Простите! Мне не надо было об этом упоминать. Просто обычно говорят об ощущении завершенности, об определенности. Что, дескать, когда уже выяснил, становится легче… и я хотела спросить…

– Нет. Легче не становится, – сказала Солин, не дав Рори закончить фразу. – Мне, по крайней мере, легче не стало. Мы вечно говорим себе, что хотим что-то знать определенно. Но когда наконец открывается правда и это оказывается совсем не то, на что мы надеялись, мы готовы отдать что угодно, лишь бы вернуться назад, к этому состоянию ожидания, когда живет хотя бы искра надежды.

– В прошлый раз вы сказали, что порой приходит время, когда надо отпустить то, что ушло. Но как же понять, когда такое время настало?

Взгляд Солин потеплел.

– Я говорила только о себе, chérie. Лишь о себе самой.

– Но как именно вы это узнали?

На долю секунды Солин опустила глаза, потом вновь посмотрела на Рори.

– Сначала я никак не могла в это поверить. Я была уверена, что это какая-то ошибка. И даже потом… Еще много лет спустя я то и дело брала в руки его бритвенный набор и открывала уже пустой флакончик из-под одеколона, потому что – я могла в этом поклясться! – по-прежнему ощущала аромат Энсона. Точно свежий ветер, дующий с моря. А потом, однажды ночью, я неожиданно перестала чувствовать его запах. Как будто он… как будто бы его не стало. Тогда-то я и убрала коробку подальше. Когда поняла, что мне просто не за что больше держаться… Но у тебя совсем другое дело, Рори. У тебя есть время.

– Время на что?

– На то, чтобы хранить веру.

Рори опять кашлянула, прочищая горло, чтобы избежать нового приступа слез.

– То, что вы только сказали о том, что галерея призвана заполнить пропасть в моем сердце… Это правда. Открыть галерею было идеей Хакса. И меня это сильно тогда вдохновило. Но потом, когда мне сообщили, что он пропал без вести, меня как-то перестало все это волновать… Пока я не увидела тот дом. У меня было такое чувство, будто сама судьба посылает мне знак. Но иногда я задаюсь вопросом: а вдруг это всего лишь способ его удержать – заниматься именно тем, о чем он мечтал.

– У тебя есть его фотография?

– Есть одна, на тумбочке у кровати.

– Могу я на нее взглянуть?

– Да, конечно же. Сейчас схожу, принесу.

Спустя несколько мгновений Рори вернулась с фотографией. На снимке они с Хаксом стояли, держась за руки, сияя счастливыми улыбками, как только что помолвленные влюбленные, кем они тогда на самом деле и были.

– За день до того, как был сделан этот снимок, Хакс попросил меня выйти за него замуж. И мы поехали на мыс Кейп-Код, чтобы отпраздновать событие.

– Вы прекрасная пара, – проговорила Солин, внимательно разглядывая фото. – Достаточно увидеть эту улыбку на его лице! Ты делаешь его счастливым.

Рори невольно заулыбалась:

– Это совершенно взаимно. Пока я с ним не познакомилась, я никогда не чувствовала себя на своем месте. У всех имелись какие-то свои представления и ожидания обо мне. А Хакс… Единственное, чего он от меня хотел – это чтобы я была самой собой. – Умолкнув, она посмотрела на снимок, который Солин вернула ей в руки. Прижала кончики пальцев к стеклу. – А теперь, когда его не стало, я боюсь…

– Что снова потеряешь себя?

Рори медленно подняла голову:

– Да.

– Тогда не позволяй ему уйти навсегда.

– Не… не позволять уйти?

– В ту ночь, когда моя мать умирала, она отдала мне медальон с фотографией моего отца. Я никогда его не знала, но мама попросила меня – ради нее – хранить этого человека навеки живым. Вот здесь. – Солин прижала ладонь к сердцу. – Она сказала, что хранить кого-то в своем сердце – значит дарить этому человеку вечную жизнь. И ты, Рори, можешь сделать это для Хакса.

– Не это ли вы делали для Энсона? Хранили его вечно живым в своем сердце?

– Я пыталась.

– Был ли у вас кто-то еще? Потом, я имею в виду.

Солин печально улыбнулась:

– В женском сердце не так уж много места, chérie. И Энсон заполнил его целиком.

Рори понимающе кивнула. Мысль о том, чтобы кто-то занял в ее сердце место Хакса, казалась просто невообразимой.

– Иногда все, на что я способна – это лишь подолгу смотреть на его фотографию. С вами было то же самое?

– У меня не осталось фотографий.

– Ни одной?

– Мы познакомились во время войны, в госпитале, где я работала волонтером. Тогда было совсем не до фото.

Рори хотела было ей что-то ответить, но тут в гостиной зазвонил телефон. Она метнула взгляд на висящие над раковиной часы, внезапно спохватившись, что должна была быть у матери еще час назад.

– Это мама звонит, – поспешно отодвинулась она от стола и вскочила. – У нас с ней в это утро бранч.

Окинув взглядом гостиную, Рори нашла беспроводную трубку и приготовилась к неизбежному.

– Почему ты еще дома? – без всякого приветствия накинулась на нее Камилла. – Сорвала наш бранч.

– Прости, мне очень жаль. Я тут просто кое-чем занялась и потеряла счет времени.

– Что у тебя такое важное, что ты даже не могла взять в руки телефон и меня предупредить?

Рори прикусила губу. Признаться, что она напрочь забыла о бранче, потому что к ней приехала Солин с пирожными. Но ее отсутствие в этот час в материнском доме было верным способом нарушить их временное, и без того шаткое, перемирие.

– Кое-что надо было сделать для галереи.

– До ее открытия еще несколько месяцев. Что такого срочного необходимо было сделать именно сегодня?

– Я же уже попросила прощения. Я собралась выйти из дома и неожиданно отвлеклась.

– Голос у тебя какой-то не такой, – заметила вдруг Камилла. – Как будто нос заложен. Ты случайно не заболеваешь?

– Что, правда? – Рори никак не могла признаться матери, что только что заливалась слезами. А потому обеими руками ухватилась за подсказанный предлог. – Знаешь, может, есть немножко. Горло немного саднит. Я даже подумывала сделать себе чаю, а потом снова забраться в постель.

– Хорошая идея. А суп у тебя есть?

– Хм-м… Наверное, есть.

– А чай?

– Да, чай есть точно.

– Тогда положи в чай мед. Это поможет твоему горлу.

– Хорошо, так и сделаю. Спасибо. И прости еще раз из-за бранча.

– Не бери в голову. Лучше отлежись. Я тебя попозже проведаю.

Когда Рори закончила разговор, перед гостиной появилась Солин, держа в руках перчатки с сумочкой.

– Я сложила оставшиеся круассаны обратно в коробку, а чашки с тарелками отправила в раковину.

– Вы уходите?

– У тебя были на сегодня планы. Ты должна была мне об этом сказать.

– Да нет, какие планы! Всего лишь завтрак с моей матушкой. У нас бранч каждое воскресенье.

– И ты позволила мне его сорвать.

– Это не совсем так. На самом деле, я терпеть их не могу. Мы с матерью… Ну, скажем, у нас в последнее время несколько натянутые отношения. Она не лучшего мнения насчет моей затеи открыть галерею. И о моем творчестве, и вообще обо всем, что мне небезразлично.

– Ты мне не говорила, что ты