верхушка Китая уже не имела возможности противостоять коммунистической крестьянской революции конца 1940-х годов.

Китайские шэньши не были воинской аристократией в европейском или японском понимании. Заслуги, а не родовитость были критерием их рекрутирования. Недолговечны были и элитные позиции: цикл подъема и падения отдельных семей зачастую охватывал всего несколько поколений. Преемственность элиты обеспечивалась не генеалогией, а силой государственных институтов, постоянно привлекающих новые таланты. Тем не менее, шэньши напоминала классическую аристократию своей близостью к правителю, ролью в поддержке государства, агонистическим восприятием мира, ориентированным не на физическое соперничество в войне и охоте, а на интеллектуальное - в освоении унаследованного образовательного канона. Еще двумя общими элементами были контроль над землей и отстраненность от физического труда. В целом сходства перевешивают различия. Шэньши были во многом функциональным эквивалентом европейского дворянства, и в хронологическом плане в XIX веке им тоже досталось достаточно легко. После того как в 1864 г. угроза со стороны тайпинов спала, прямая конкуренция с ними в обществе была сравнительно слабой; вызов зарождающейся "буржуазии" гегемонии шэньши был гораздо меньшего масштаба, чем в аналогичных ситуациях в Европе. В Китае угроза исходила в основном от крестьянских восстаний и иностранного капитализма. Конечной точкой стал 1905 г., который стал для шэньши тем же, чем 1790-е гг. были для французской аристократии, 1873 г. - для самураев или 1919 г. - для дворянства в Германии. Шэньши тоже были земельной элитой, находящейся в упадке, самой многочисленной в мире.

Судьба аристократических и квазиаристократических элит складывалась отчасти в домашних условиях, отчасти под влиянием более широких событий. Здесь наблюдались две противоположные тенденции. С одной стороны, оказалось, что блеск и привлекательность аристократических идеалов иссякает. В Америке и Австралии сформировались общества, которые в исторически новом смысле были свободны от дворянства и не стремились к нему, и даже колониальным империям удавалось стабилизировать ситуацию лишь на временной основе. Колониальная экспансия Европы в ранний период Нового времени значительно расширила географическую сферу деятельности европейского дворянства, но, несмотря на определенную культурную солидарность, неевропейские дворяне редко перенимали европейское мировоззрение и ролевые представления. По сравнению с ними культурный пакет, предлагаемый европейской буржуазией, был гораздо более привлекательным предметом экспорта. Новые колонии конца XIX века не несли на себе аристократической печати. В Африке и Юго-Восточной Азии после 1875 г. европейские державы совместно породили новый тип буржуазного функционера, и даже в Индии феодальная мумия не смогла замаскировать бюрократический характер колониального государства.

С другой стороны, наметился ряд общих изменений. Начало конца аристократического "интернационала" было положено, когда внешнеполитические ведомства и дипломатические службы великих держав перестали пополняться исключительно князьями, графами и лордами. Уже до 1914 г. внешняя политика США и Французской республики практически полностью формировалась буржуазными политиками. Государственное строительство в XIX веке почти повсеместно привело к увеличению дистанции между центральными институтами власти и дворянством, пытавшимся контролировать свои местные властные ресурсы. Если государство нанимало аристократов, то и они были не более чем его "слугами". В то же время дворянство имело меньше доступа к своим старым аграрным источникам доходов, власти и престижа: всевозможное освобождение крестьян, сокращение местных привилегий и падение доходов от сельского хозяйства в эпоху промышленного развития и мировой экономической экспансии ограничивали традиционные возможности, обеспечивавшие процветание аристократических классов. Дворянство даже в начале ХХ века сохраняло контроль над своей судьбой, главным образом там, где оно видело себя частью более широкой элиты, не более чем слабо определенной наследственным статусом, где оно сдерживало свое привычное самомнение и где оно прагматично создавало новые социальные и политические союзы.

 

3 Буржуазные и квазибуржуазные

Феноменология буржуа

Девятнадцатый век был веком буржуазии, по крайней мере, в Европе. В городах открылось социальное пространство, характеризующееся особыми ценностями и стилем жизни, - между угасающим дворянством, предлагавшим классовый компромисс преуспевающим слоям общества, с одной стороны, и классом наемных рабочих, который к последней трети XIX в. превратился из плебса в пролетариат и достиг определенной степени политической самоорганизации и культурной независимости, с другой. Особняки в пригородах, появившиеся во многих европейских городах в последние два десятилетия перед Первой мировой войной, - это зримые реликвии ушедшего мира буржуазии, стремящейся выставить свои отличительные черты на показ. Кто такой буржуа и что значит быть им, невозможно достоверно определить по объективным критериям происхождения, уровня доходов и профессии. Люди были буржуа - таков почти тавтологический вывод обширных исследований и дискуссий - если они считали себя буржуа и находили этому убеждению практическое выражение в том, как они вели свою жизнь. Радикальные скептики ставят под сомнение всю конструкцию "буржуазии". Безусловно, можно выделить отдельных буржуа и целые поколения буржуазных семей как в художественной литературе (роман Томаса Манна "Будденбруксы", 1901 г.), так и в исторической реальности. Но, как утверждается, буржуазия как социальная страта или класс не поддается определению. Не является ли она просто мифом?

Проще дать отрицательное определение буржуа: это не феодал, представляющий себя на основе землевладения и генеалогии, и не наемный рабочий, находящийся в зависимом положении. В остальном эта категория представляется более широкой, чем любая другая классификационная социальная конструкция. Например, если вспомнить период около 1900 г., то в него входят богатейшие люди мира - промышленники, банкиры, судовладельцы, железнодорожные магнаты, а также профессора и судьи, получающие адекватную, но не щедрую зарплату, представители свободных профессий с академической квалификацией (например, врачи и адвокаты), а также кладовщики, мастера-ремесленники и полицейские. Примерно с 1900 года становится заметен и новый "белый воротничок" - подчиненная фигура на обочине буржуазной жизни, но ценящая тот факт, что, работая в кассе банка или бухгалтерии промышленного предприятия, она не должна пачкать руки. Теперь, когда все большее число крупных фирм управлялось не владельцами, а менеджерами, появился даже слой "руководящих" работников, которые выглядели как представители высшего среднего класса и имели широкие возможности для проявления самостоятельной инициативы, очевидно, наравне с самыми ревностными хранителями буржуазных ценностей.

Итак, одна из причин, почему концепция буржуазии так обманчива, заключается в том, что она так быстро распадается на отдельные жизненные пути. Буржуа стремится подняться в обществе и не боится ничего так сильно, как обратного - падения в ряды бедных и презираемых. Разорившийся аристократ всегда остается аристократом, разорившийся буржуа - не более чем де-классом. Успешный буржуа обязан своим положением уверенности в себе и достижениям; ничто врожденное не кажется ему надежным. Общество в его глазах - это лестница: он находится где-то посередине и постоянно вынужден двигаться вверх. Амбиции - это не только личное восхождение, семейное благополучие и ощущение прямого классового интереса. Буржуа хочет формировать и