Издавна на американском континенте в бывшими колониях сформировались собственные, не просто региональные, а, можно сказать, национальные культуры, которые ничем не уступают материнским испанской и португальской, если не превосходят их. «Правильно это было сделано или нет, – писал Борхес о столице Аргентины, – но Буэнос-Айрес приглушил в себе все испанское, отдав преимущество итальянскому; итальянскими стали отличительные черты его архитектуры: балюстрады, плоские крыши, колонны, арки. Наши каминные чаши ворот загородных особняков – тоже итальянские».[767] Из европейских культур Латинская Америка, оказалось, намного более тяготела к французской, чем к заальпийским германским, но и Англия хорошо знакома латино-американской интеллигенции.

Что же касается североамериканцев, то в силу разных причин их влияние на общую латиноамериканскую культуру, на культуру ведения хозяйства и политического быта должно было преодолевать сильную предубежденность относительно гринго.

313 миллионов латиноамериканцев являют собой испаноязычный мир, а еще 156 миллионов – португалоязычный, внутри которых и между которыми существует легкое и интенсивное общение, у них есть общие проблемы и похожие представления о способах их решения, ощущения общей исторической судьбы. Люди здесь заканчивают университет в Чили или Аргентине, а работу могут искать в Колумбии или Гватемале. Во второй половине тридцатых годов дети играли в войну в Испании и оборону Мадрида, знали имена республиканских вождей и генералов. И экономические условия, и политические режимы в разных странах Латинской Америки очень разные; и все же в XX веке большинство латиноамериканцев могли бы повторить слова Доминго Сармьенто, аргентинского писателя первых десятилетий независимости: «Моя жизнь, жизнь, которая в отрыве от всех и вопреки всем обстоятельствам все-таки рвется к чему-то высокому и достойному, не раз напоминала мне мою нищую Америку, которая, замурованная в собственной ничтожности, тратит непомерные силы, чтобы только расправить крылья, и снова и снова калечит их о железный прут клетки».

Ощущение тюрьмы не покидает Америку, хотя не полностью ясно, в чем природа этого железного прута. Латиноамериканская цивилизация создала грандиозные многомиллионные мегаполисы, где наимодернейшие изысканные архитектурные комплексы соседствуют с фавелами – отвратительными трущобами из какой-то ветоши, где старые предместья хранят уют прошлого своими коваными ограждениями, низкими домами с плоскими крышами, внутренними двориками-патио, выложенными шахматной плиткой, фиговыми деревьями на пустырях, а пышные соборы в стиле барокко и фонтаны на площадях, статуи святых в театральных позах напоминают о временах испанских вице-королей. В то же время латиноамериканский континент, как и российская Евразия, мало заселен и слабо колонизирован, здесь встречается такая дикая провинциальная глухомань, как в самых отсталых закоулках планеты.

Сбросив испанскую и португальскую имперскую власть и завоевав национальную свободу, Латинская Америка очутилась перед перспективой всевластия олигархий скотоводов и постоянных кровавых столкновений разных групп, управляемых традиционными и для стародавней Испании, и для ее колоний вожаками-каудильо, военными и не военными, преисполненными диких амбиций и непомерного честолюбия. Республики Латинской Америки не выработали надежных механизмов, которые могли бы удержать все подобные силы в равновесии и надолго обеспечить стабильность без жестокой диктатуры.

Когда в одном латиноамериканском государстве происходит очередной военный переворот, защитники свободы и демократии эмигрируют в наиболее свободную на то время республику. В Мексике в 1950-х годах можно было встретить тех, кто сбежал из Перу от диктатуры Мануэля Одриа, из Венесуэлы – от Маркоса Переса Хименеса, гватемальских сторонников сброшенного военными президента Арбенса, никарагуанцев, которых везде доставали палачи диктатора Сомосы, доминиканцев – жертв преследований диктатора Леонидаса Трухильйо и, наконец, кубинцев, которые боролись против деспотического режима Фульхенсио Батисты. И именно кубинским революционерам суждено было найти «красное» решение социально-политических проблем и стать на определенное время образцом латиноамериканской революции и вызовом для всего традиционного латиноамериканского деспотизма.

Диктатор Батиста – второй слева

В декабре 1956 г. яхта «Гранма» высадила на кубинский берег десант во главе с Фиделем Кастро. Два года шла война, 1 января 1959 г. диктатор Батиста бежал в Санто-Доминго. В декрете от 1 мая 1962 г. Фидель Кастро впервые назвал Кубу страной социализма. 30 декабря 1963 г. ЦРУ подготовило для президента США Джонсона меморандум «Значение возобновленной Кубой кампании подстрекательства к насильственной революции в Латинской Америке». Во второй половине 1960-х – первой половине 1970-х годов Куба стремится стать не только американским, но и мировым социалистическим фактором; она ведет активную международную революционную политику, оружием и людьми поддерживает освободительные движения Африки и Латинской Америки. Но реально Куба 1970-х перестает быть эпицентром революционного взрыва «мирового села» и актуальной угрозой властным режимам американского континента.

В самом движении революционной войны от героического похода «Гранмы», который казался безумием даже многим его организаторам, и к победе, сравнительно быстрой и неожиданной, кроются загадки, которые нами в настоящий момент не чувствуются, потому что к истории привыкают как к неизбежности. Почему начало революции – это поход через Мексиканский залив старой, едва отремонтированной бабушки-яхты (название granma – упрощенный вариант grandma, амер. «бабушка»)? На яхту набились 82 мужчины, ее неделю носило по океану, пока она не села на мель около мангровых болот, и повстанцы немедленно стали мишенью для самолетов и военных кораблей диктатора – их ожидали. Уцелело 12 человек – точнее, в горы Сьерра-Маэстра пришло 17 вместе с теми, кто присоединился, а через полгода у Фиделя Кастро было уже около 120 бойцов. Одной лишь вооруженной полиции, кроме тайных агентов, у Батисты насчитывалось 45 тысяч, а еще и армия с самолетами и танками, и флот. Трудно удивляться неудачам – ведь десант готовился в Мексике почти открыто, Фидель на весь мир объявил, что в 1956 г. повстанцы или победят, или получат мученический венец. Не проще ли было просто тайком переправить из городов и портов в горы ту же сотню людей, а яхту использовать для перевозки оружия?