Че был за установление советских ракет на Кубе, хотя понимал, какой это колоссальный риск. Но когда Хрущев, не сообщив кубинцам, достиг согласия с Кеннеди и убрал с «острова свободы» ракеты, Че был поражен цинизмом советских лидеров. В речи, произнесенной перед работниками кубинских органов безопасности, он высказался по этому поводу искренне и резко: «Волосы поднимаются дыбом от этого примера того, как людей предназначили к сжиганию в атомном котле ради того, чтобы их пепел можно было использовать в качестве основы для нового общества. И когда, даже не дав себе труда спросить у этих людей совета, составляют договор о том, чтобы забрать у них ракеты, они [эти люди] не вздыхают с облегчением и не выражают благодарность за [достигнутое] перемирие. Вместо этого они поднимают свой голос, чтобы заявить о готовности к борьбе и о своей решительности сражаться, если придется, в одиночестве».[769] Кубинцы в этой ситуации почувствовали, что их не защищают сильные друзья, а используют в качестве пешек старые циничные игроки. Практической разницы, возможно, и нет, но моральная сторона дела игнорировалась советскими лидерами – великодержавной бюрократией.

Именно это ощущение моральной стороны борьбы в конечном итоге сделало из Че икону латиноамериканской революции.

Когда-то Че сказал: «О да, мы должны быть гуманными, насколько это возможно».[770] Казалось бы, ни одного расхождения между Че, Лениным или Троцким в этом пункте нет. Че готов был идти на жестокость и даже сам в Сьерра-Маэстра расстрелял изменника. Дело даже не в том, как он подобные случаи переживал. Дело в том, что девизом революционной практики и жизненной установкой Че избрал принцип «не быть похожим на них». Если даже ранний русский большевизм не верит «сказочкам о вечной морали», латиноамериканская революция, по крайней мере в лице Че, исходит из рыцарской нравственности как из нормы, допуская отступления от нее, если их вызывает жестокость врага. Практической разницы, может, и нет, но благодаря моральной разнице латиноамериканцы никогда не перепутают жестокого Че с жестокими военными диктаторами.

Сказанное в значительной мере относится и к Фиделю Кастро, по крайней мере молодому; и Че вел себя по отношению к Фиделю с чрезвычайным уважением, если не с обожанием.

Кастро – государственник; может, потому он и казался Че таким мудрым, что связывал перспективу мировой революции с перспективой Кубы. Чтобы удержать на плаву кубинскую экономику, он вынужден был действовать так, как подсказывали ему советские советники, и созданная на «острове свободы» экономика, как две капли оказалась похожей на советскую, только – в силу бедности ресурсами и возможностями – намного более слабой. Эгалитарная экономическая политика позволила резко повысить уровень жизни вчерашней бедноты, но неэффективность экономической модели быстро дала себя знать. В конце 1960-х Куба перестала восприниматься Латинской Америкой как остров ее светлого будущего.

Че перед казнью

А Че выбрал свободу. Он в 1966 г. перебрался в пустынные горы Боливии, чтобы создать там базу партизанского движения, откуда можно было бы поднять Перу и Аргентину. История этой попытки трагическая. Че понял ее бесперспективность, когда его ситуация была уже безвыходной.

После полудня 9 октября 1967 г. в забытом богом поселке Ла Игуэра взятого в плен Эрнесто Гевару, по прозвищу Че, по приказу президента Боливии, согласованному с американцами, расстреляли из автомата в одном из классов сельской школы.

«Военные допустили еще одну серьезную ошибку, надеясь таким способом изгнать из мира дух Че. Они стремились доказать, что он безусловно мертв, бесстрастно выставляя фотографии трупа, как лживые доказательства причины. Ужасающие фотографии его лица, на котором, как ни странно, невзирая на год постоянного голода, длительных и тяжелых приступов астмы, лихорадки, разочарований, сомнений, отразился странный покой отдыха, оказались доступны миллионам людей по всему земному шару благодаря чудесам техники и агентствам новостей. В соответствии с христианской традицией поклонения замученному Христу и святым, растерзанным ранами, этот образ неминуемо вызывал определенный ряд ассоциаций: Смерть, Искупление и Воскрешение.

Ведомые этими привидениями, кампесинос из Валье-Гранде в страшной тишине сплошными шеренгами прошли мимо тела. Когда армия попробовала прекратить доступ, человеческая лава прорвала строй солдат. Той ночью в домиках маленького местечка впервые зажжены свечи по Че. Родился новый святой, светский святой из бедноты».[771]

Жестокость уничтожения людей Че военной диктатурой президента Рене Барриентеса при участии американских советников и «консультанта» из кубинских контрреволюционеров-гусанос не могла никого удивить. Че пробрался именно в ад – в Боливии за два года до того произошел очередной военный переворот, был сброшен президент Виктор Пас Эстенсоро, пытавшийся провести аграрную реформу и национализацию горно-добывающей промышленности. Пас Эстенсоро трижды был президентом и в конечном итоге в 1989 г. капитулировал перед натиском Международного валютного фонда (МВФ). По правде говоря, небольшая герилья, которую начал отряд Че Гевара, была малозначимым эпизодом по сравнению с длительной упрямой борьбой Пас Эстенсоро, который впервые пришел в президентский дворец в сорок пять лет и в третий раз, побежденный, покинул его в восемьдесят два.

Рядом, в Перу, в 1968 г. в результате военного переворота пришел к власти генерал Хуан Веласко Альвараде, национализировавший банки, шахты и большую собственность. Наступила полная дезорганизация экономики, страна обнищала, с 1975-го его преемник генерал Моралес Бермудес упрямо продолжал курс на наведение государственного порядка в хозяйстве, страна была в маразме; в 1980 г. к власти вернулись гражданские лица – Белаунде Терри, потом Алан Гарсиа, поддержанный Революционным народным американским альянсом (АПРА); радикалы из АПРА испытали сопротивление и со стороны США, и со стороны созданной под красными флагами «марксизма» боевой организации Sendero luminoso («Лучезарный путь»), которая якобы продолжила традиции Че.