– Хочешь, я тебе клинику приобрету? – от богатства меценатством заразился Арзо. – Дмитрий перебирается в Москву, там будет представительство нашей фирмы открывать, поезжай с ним. Жить будешь у его жены Ани. Постарайся их свести… По просьбе Ларисы Валерьевны, я Диме только чуточку денег дал, чтобы Вике не достались, а остальные отдашь лично Ане, скажешь, что свекровь так велела… Заодно выбери для клиники новейшее оборудование, изучи что нового в твоей кардиологии… Кстати, и мне польза, что-то сердце шалить стало, о себе постоянно напоминает.

– Еще бы, Арзо, такая нагрузка, бешеный ритм, столько куришь.

– Ничего, вот второй контракт выполню, отдыхать вместе куда-нибудь далеко-далеко, где тепло и море, поедем.

– Арзо, – печален голос Поллы – можно я в Москве проверюсь?

– Обязательно. Букаевы Виситу зажали. Ну ничего, еще богаче стану – сами отдадут… А жена обязана рожать детей, – будто кинжалом резанул он. – Сколько можно ждать? Мне дети нужны, для кого я стараюсь?

Позже, вспомнив этот разговор, Арзо пожалел о тоне, но не о сути – он хочет иметь много детей. Мать и сестры постоянно затрагивают этот тревожащий его вопрос, и даже Лорса, благоволящий Полле, намекает, что Поллу надо подлечить или… Нет, только не это… Где-то на стороне, по пьянке, он погулять может, но не иметь рядом Поллы, жены, родного, близкого, дорогого человека – даже представить невозможно.

Более месяца Полла провела в Москве. Как обычно, Арзо мотается по всему Кавказу, почти каждый день из любого конца звонит в Москву жене, интересуется ее настроением, делами, однако о лечении, хоть и знает, что это главное, – ни слова; боится лишний раз ранить ее. И даже, когда Полла возвратилась, похудевшая, бледная, с синяками от уколов на теле, он ничего не спросил, только все больше и больше отвлекал, подбадривал на открытие клиники. Постепенно Полла сама заразилась этой идеей, в ней нашла утешение, и соревнуясь в делах с мужем, оказалась упорной и настырной, умудрилась зарегистрировать клинику как подшефную организацию «Бук-Барт», нашла помещение, подобрала медперсонал и до того своими проблемами загрузила Арзо, Лорсу и остальных работников фирмы, что, казалось, клиника первична, а нефтебизнес – потом.

– Так, Полла! – наконец не выдержал генеральный директор. – У нас своих забот предостаточно, – без злобы говорил он, – вот твой бюджет, у тебя есть свои работники, сама занимайся своим делом. И помни, больше денег я не дам, ты на самоокупаемости. И еще, твоя деятельность не должна сказываться на моей личной жизни – ты моя жена.

Этот разговор происходил в кабинете Самбиева. Полла сидела боком к нему на стуле для посетителей. Она вся, вплоть до ушей, зарделась, опустила голову; с кокетством брошенная на заманчивую грудь не длинная, но толстая коса безвольно свисла, сникла, как позабытая, за ненадобностью повешенная на стену, вдоволь избитая плеть.

– Я не смогу быть тебе женой, – тяжело глотая, с трудом, шепотом выдавила она. – Я… не рожу. Стон вырвался из ее груди, еще ниже она склонила голову, прикрыла лицо руками, задрожала всем телом.

– Брось! – вскочил Арзо, обогнул стол, обхватил плечи жены, что-то хотел сказать, но в это время зазвонил телефон.

Самбиев бросился к аппарату, Полла выбежала из кабинета.

Вечером после ужина угнетенно-молчаливая Полла поставила в коридоре приготовленную к поездке дорожную сумку мужа. Арзо должен был выехать в Минводы, оттуда лететь в Нижневартовск.

– Я сегодня не поеду, – сказал он.

– А дело? – удивилась жена.

– Дело – для благополучия нашей семьи. Я не могу тебя в таком настроении оставить… Иди ко мне, – и нежно, на ушко: – Что с тобой?

– Я нормальна, – выдавила она подобие улыбки.

– Эх, Полла, Полла! Что я из тебя сделал? Где твоя лучезарная улыбка? Неужели я тебя довел до такого состояния?

– Нет, Арзо, нет! Ты мне все… Это я… Что мне делать? – лбом уткнулась она в его плечо.

– Любить.

– Ах! Как я люблю, как я страдаю.

– Не страдай и меня не мучь.

– Арзо, тебя мучить не буду, и никому не позволю… Что мне сделать?

– Улыбнись…

Рано утром, провожая мужа, Полла спросила:

– А клиникой мне… заниматься?

В ожидании ответа она затаила дыхание, потупила горящий взгляд. Арзо надолго уставился на нее: с клиникой он поторопился, ему не нужна жена-врач, но раз Полла этим заразилась, в этом находит утешение и отвлекается от горестных мыслей, сквозь зубы, сжалился: «Занимайся».

* * *

У станицы Стодеревской, что на границе Ставропольского края и Чечни, на усиленном контрольно-пропускном пункте машина остановилась, от прокуренных, резких голосов сидящий на заднем сиденье Албаст Докуев проснулся. Уже рассвело, в затемненное лобовое окно заглядывало еще не жалящее летнее солнце. Ретивая оса залетела в открытую дверь, пронеслась по салону, закружилась вокруг облизанных спросонья толстых губ Албаста, от резких взмахов испуганных рук, заметалась, зажужжала, найдя выход – улетела; воцарив тишину.

Албаст со страхом огляделся: колючая проволока, рвы, дзоты, танк и бронетранспортер. Вооруженные до зубов российские солдаты с озверелыми лицами обступили машину. Увидев предъявленное сидящим за рулем Мараби удостоверение, сдобрились, скучковавшись, о чем-то поговорили, угостились его сигаретами, отпустили.

Буквально через пятьсот метров – следующий пост. Никаких дзотов и строений, только откуда-то притащенный, прострелянный вагончик без окон; во что попало одетые, обросшие молодые вооруженные люди. На плакате «Чеченская Республика – Ичкерия» – снизу волк и еще какой-то непонятный символ. Вся эта картина напоминает Докуеву Албасту сцены из старых пиратско-бандитских фильмов; и если на российском посту он только страшился, то здесь это чувство усилилось несдерживаемой дрожью во всем теле. Однако говорливый Мараби и здесь раскрепощен, снова показывает удостоверение, и они продолжили путь.

Когда посты давно остались позади и уже проехали станицу Ищерскую, Албаст окончательно успокоился, глубоко вдохнул, восстанавливая встревоженное дыхание, спросил:

– У тебя, Мараби, удостоверение одно или несколько, на все случаи жизни?

– Хе-хе, – ухмыльнулся бывший нукер Домбы, лукаво лыбясь, ничего не ответил, притопил газ мощной иномарки, сделал громче вульгарно-простецкую песню чеченского исполнителя на русском языке; с высокими словами, с непонятным смыслом.

– Да, Мараби, – пытаясь перекричать бренчание музыки, крикнул Албаст, – только ты от этой ситуации выгадал.

– Х-хе-хе, – вновь ухмыльнулся Мараби. – А ваш отец Домба-Хаджи?- искоса с укором глянул он, больше ничего не проронил. Ныне не стесняясь некогда влиятельного старшего Албаста, без его разрешения закурил очередную сигарету, смачно сплюнул, ветер в приоткрытое окно подхватил капельки, до противности слегка оросил лицо сзади сидящего